– К черту, – сказал я и оттолкнул ее от себя, и, швырнув пистолет к ее ногам, быстрым шагом выбежал из квартиры.
– Стой, – крикнула она, выбегая голой за мной в подъезд, и тут же выстрелила мне в ногу.
Боль обожгла лодыжку, и я упал. Она опустилась рядом со мной и обняла, истерически плача. Все расплывалось, как в тумане. Лица людей, склоняющихся над нами, мои коллеги в белых халатах, увозящие меня в больницу, и она, завернутая в одеяло и тоже увозимая в психушку.
Много месяцев я пролежал в больнице. Ко мне наведывался очень часто Эдик Хаскин, который лечил не только Штунцера, но и Александру Станиславовну.
– Слушай, тебе на этих психов везет, как утопленнику, – улыбнулся он.
– Нет, это просто власть пустоты, – грустно прошептал я, нисколько не реагируя на его шутки.
– А, может, все твои истории – это не болезнь, а правда, – сказал Эдик и задумался.
14. Студенты, водка, гитара, луна и Матильда
Глухая ночь. Я вообще перестаю соображать и забываю, где я нахожусь. Ветер-мастодонт кружится в сладком упоении над засыпающим городом. Я гляжу в окно и вижу море огней, еще где-то далеко в темном пространстве я вижу какого-то странного, наполовину раздетого человека, всего увешанного елочными гирляндами и даже горящими фонариками и танцующего в обнимку со стулом какой-то невообразимый танец под собственное мурлыканье. Человек этот почему-то одновременно похож и на Штунцера, и на Александру Станиславовну, причем у него выделяются из лифчика большие груди, а из штанов, наоборот, что-то, уж больно напоминающее мужские достоинства. Потом это видение как-то быстро удаляется из глаз и полностью исчезает. Я трогаю на себе одежду и понемногу успокаиваюсь.
– Горев, – окликает меня под балконом маленький Ираклий, и я киваю ему головой. Он быстро поднимается ко мне на шестой этаж, а я с ходу беру Ираклия за ухо и увожу за собой на балкон.
– Больно, – пищит маленький Ираклий, и я его опускаю, и медленно закуриваю толстую сигару, с жестокой улыбкой глядя на город.
– Жизнь уже прожита, Ираклий, – говорю я, – думать о жизни бессмысленно!
Я не знаю, зачем я говорю ему это, но мне хочется, чтобы он знал, как мне плохо.
– А у меня несоответствие! – говорит взволнованно Ираклий.
– Какое еще такое несоответствие?!
– Да, Машка пришла на день рождения и двух подруг с собой привела, а я-то один! Херцог с Ивановым калымить в ночь ушли! Вагон с баклажанами разгружать!
– Ну и радуйся, что у тебя сразу три женщины на дне рождения будут!
– Ну, это не совсем прилично, и потом – куда мне их девать, а так хоть ты как-то развлечешь, ну, на гитаре для них чего-нибудь сыграешь! Ну, выручай, а то, ей Богу, не знаю, что делать!
– Да, болею я! Нога еще не совсем зажила! – вздохнул я. Идти к Ираклию в общежитие мне не хотелось, да и чувствовал я себя уже несколько старым и измученным за последнее время.
– Ну, хочешь, я перед тобой на колени встану, – и Ираклий попытался встать передо мной на колени.
– Да ты что, с ума сошел?! – я поднял Ираклия с колен и со смехом обнялся. Был он какой-то всегда маленький, но шустрый, и женщин охмурял в самых неограниченных количествах, видно, сказывался его грузинский темперамент.
– Ну, что ж с тобой делать, старина, – я еще раз вздохнул, взял гитару и побрел с Ираклием к общежитию.
Девушки уже беспокойно возились за столом. Завидев нас, они быстро вскочили и, наверное бы, растерзали нас, если бы не Ираклий.
– Девочки, если вы не прекратите, то он для нас не будет петь!
– Так уж и не будет, – самая большая из них со смехом повисла на мне, нисколько не обращая внимания на мой растерянный вид.
– Люба, ну, отпусти его, – взмолился Ираклий, обнимая свою смеющуюся Машу. Наконец Люба с неохотой отняла от меня свои руки и села за стол.
Водка была быстро налита в стаканы, тарелки с пловом дымились перед каждым. Я поздравил Ираклия с днем рождения, и мы выпили. Потом выпили еще и еще, я спел пару песен, мы опять выпили и поздравили Ираклия, я спел еще одну песню, и мы опять выпили… Глаза уже слегка затуманились, когда к нам зашел один рыжий парень и попросил на час гитару. Я, конечно, отдал.
Мы опять выпили и поздравили Ираклия. Потом большая Люба включила магнитолу и пригласила меня на танец, Ираклий пригласил Машу, Света сидела одна и грустно глядела, как мы танцуем. Через танец я пригласил ее, но Люба стала возражать и даже набросилась на Свету с кулаками.
Полчаса мы их разнимали. В результате у Светы горел под глазом приличный синяк, на мне была слегка порвана рубашка, у Ираклия разбит нос, и только у Любы ничего не было, кроме маленькой царапины. Маша в этом вообще не принимала никакого участия. Когда мы привели себя в порядок, то снова сели за стол. На этот раз Ираклий предложил выпить за мир и за дружбу во всем мире, все радостно чокнулись и выпили, потом еще раз за дружбу, и еще раз за мир, а еще через полчаса Ираклий вспомнил, что у нас забрал гитару парень из 517 комнаты, и попросил меня сходить за гитарой.
Уже изрядно захмелевший, я все же нашел в себе силы подняться из-за стола и отправиться на 5 этаж. Комната Ираклия находилась на втором. Сопровождать меня взялась большая и решительная Люба. Она взяла меня за руку и повела за собой, но по дороге ее неожиданно вырвало, она извинилась и оставила меня одного.
Три раза, пока я поднимался на пятый этаж, я не только упал, но и набил себе о перила шишку, правда, под волосами ее не было видно. Один раз я оступился и пролетел на спине целый лестничный пролет, но до 517 комнаты я все же добрался.
Большая компания из 12 человек восседала на четырех сдвинутых койках за двумя тоже сдвинутыми и длинными столами.
– Ребята, моя гитара у вас?! – спросил я уже заплетающимся языком.
– А ты, значит, поешь, – улыбнулся мне рыжий парень, – садись! И все закричали мне хором: «Садись!» Потом кто-то крикнул: «Штрафную ему!» И мне налили граненый стакан водки. Я поглядел на него с испугом и выпил, не зажмуриваясь. Потом мне дали в руки гитару, и я им спел. Они мне налили еще водки, но уже поменьше. Я еще раз выпил и спел.
Потом я немного пришел в себя и обратил внимание, что у меня в руках совсем не моя гитара.
– Ребята, а где моя гитара?! – спросил я, чувствуя, как надо мной опять поплыл потолок.
– Где его гитара?! – крикнул рыжий.
– В 6 комнате, в профилактории, на первом этаже, – выкрикнул кто-то. И я встал и, пошатываясь, вышел из их комнаты. Теперь мне надо было очень осторожно добраться до первого этажа и при этом постараться на разбить свою физиономию. По коридору было идти легко, но когда я опять вышел на лестницу, то едва устоял на ногах, держась за низкие перильца.
– Так ведь и башку разбить можно! – сказала проходящая мимо меня уборщица. Я весело кивнул головой и кое-как все-таки добрался до первого этажа.
