Помог я ему занести ее в морг, положил на полку, затем откинул покрывало, и вдруг гляжу я на нее и глазам своим не верю: лежит передо мной молодая покойница, только совсем не та, что была, а совсем другая! Выходит, что этот козел безрогий сам же ради собственного удовольствия потихоньку убивать начал, а тут перепутал их местами и привез не ту, которую убили, а ту, которую он сам убил…
И вот я стою перед ним как дурак и улыбаюсь ему, этому чертову Инопланетянину, а сам про себя думаю, как бы подо-стойнее из этой мерзости выбраться, ведь, как ни крути, а вляпался-то я по самые яйца!
– Ну, а если он ее не убивал, а взял, к примеру, из другого морга или где-нибудь на улице нашел да и перепутал?! А если это вовсе не так, и скажешь ему, а он тебя возьмет да и пришьет чем-нибудь так, чтобы тебя уже никто и никогда не заштопал?!
– Ну, сколько с меня за моральный ущерб?! – спрашивает меня этот идиот.
– Ну, давай, сколько не жалко, – сглотнул я от волнения слюну, а сам на меркнущие звезды поглядываю, и так вот мы стоим у морга, как два нормальных мужика на воздухе, и курим, и никто, глядя на нас, даже не подумает, что один из нас спившийся неудачник, а другой некрофил-шизофреник
– Ну, на двести, – Рудик протянул мне двести долларов, а сам уехал, и остался я на догорающие звездочки глядеть.
Ситуация казалась просто безвыходной, я глядел на звезды и курил, щупая в кармане грязные бумажки, за которые в морге подменили одну покойницу на другую.
Мой мозг отказывался работать, одно лишь подсознание твердило об опасности, лишая меня возможности добраться до сути вещей…
Я не раз и не два пытался запомнить номер его автомашины, но сразу же заметил, что всякий раз на его черном «Мерсе» висит новый номер, следовательно, он вывешивал фальшивые номера, боясь за себя, а главное, не доверяя мне.
Уже тогда я почувствовал что-то неладное в этом Инопланетянине, но все равно брал с него деньги и всякий раз давал любую покойницу на выбор.
Итак, я вляпался. На некоторое время я потерял способность соображать, я просто стоял, разинув рот на звезды, как будто от этих светящихся точек зависела вся моя последующая Судьба.
Потом я немного пришел в себя и зашел обратно в морг получше разглядеть привезенную им покойницу.
Красивая молодая девушка с русыми волосами была очень похожа на облик прежней, они были действительно похожи, и поэтому совершенно неслучайно этот странный Инопланетянин их перепутал, только у той, прежней, волосы были посветлее и покороче, и форма носа почти одинакова, и губы почти такие же, и потом покойники после смерти часто на себя бывают не похожи, но я все равно отказывался доверять своей памяти, в каком-то исступлении я выбежал из морга и как помешанный ходил кругами по двору и повторял одну и ту же фразу: «Ну, сколько с меня за моральный ущерб?!»
Это было как наваждение, я то курил, то плакал, то глядел на убывающие звезды, а жизнь, которая была как будто бы все еще в моих руках, уже мне не принадлежала.
Черт! Я сплюнул и услышал рев мотора, уже по звуку я понял, что это едет милицейский «Уазик» вместе с труповозкой, похоронной тележкой.
Из «Уазика» вышли двое знакомых ментов, поздоровались и сразу же стали выгружать труп на носилки, и как только я взглянул в свете тусклого фонаря, висящего над дверью морга, на ее лицо, как тут же узнал ту самую покойницу, которую у меня день назад забирал Инопланетянин. От нервного перевозбуждения я даже громко засмеялся, чем немало удивил знакомых ментов, и тогда я им рассказал один неприличный анекдот из тех, что мне рассказывал Эдик Хаскин, и они тоже засмеялись, наверняка подумав, что я просто вспомнил анекдот и поэтому-то и рассмеялся, а я же как дурак радовался и никак не мог остановить в себе этот гадкий противный смех, обозначающий мой выход из этой мерзости.
Но был ли этот выход на самом деле, если я все равно весь перепачкался и на мне одна грязь, и я чувствую ее, но ничего не могу с собой сделать?!
Потом они уехали, и я обратно вошел в морг и стал с дрожью в руках и в сердце разглядывать этих несчастных девушек. Я увидел, что и у той, и у другой в области сердца были колото-резаные раны, это был один и тот же нож, один и тот же почерк одного и того же маньяка, каковым мог быть только он, мой постоянный клиент, Инопланетянин.
Даже кличку ему я дал такую мрачную и холодную, как весь незнакомый нам Космос.
Мне стало ужасно плохо, я выбежал из морга, меня вырвало, а потом я расплакался, я не хотел жить, моя жизнь сузилась до размеров гроба, куда кладут отжившее тело, у меня не было любви, не было счастья, моя Матильда меня променяла на какого-то обыкновенного мужика, который даже не мог меня как следует напугать и выгнать из дома или настоять на том, чтобы купить себе новую квартиру, тем более, что деньги у них на это были, я спился, потерял свою работу, а потом вляпался в эту грязную историю, теперь не знал, как выйти из всего этого, ибо то, что покойница оказалась на месте, для меня, человека все-таки более-менее нормального, еще ничего не означало, он все равно приедет в следующий раз, он почувствовал во мне мягкого, податливого и немного жадного до денег бывшего, спившегося интеллигента, и теперь будет шантажировать меня, требуя очередную покойницу, причем именно тех, которых он, нет, даже не хочу думать, лучше ни о чем не думать и жить, ходить на работу, возвращаться с работы домой, закрываться у себя в комнате, изредка пугая Ивана Иваныча здоровенным ножом.
Черт, опять этот нож, эти раны, раны на теле мертвых девушек, следы их наступившей Смерти…
Через три ночи Инопланетянин опять в полночь приехал ко мне. Я провел его в помещение морга, в анатомический зал, где лежали совсем недавно привезенные покойники, он точно выверенным шагом опять подошел к молодой красавице, привезенной сегодня после полудня, у нее тоже в области сердца в виде злополучного трилистника располагались три колото-резаные раны, надрезы с глубоким проникновением его омерзительных рук.
Он жадно склонился над ней и страстно задышал, я видел, как он целует ее, теперь мне это не могло привидеться, я уже с того самого момента, когда он перепутал их местами, не пил, он целовал ее и с блуждающей улыбкой разглядывал свой трилистник, у тех девушек тоже был тот самый трилистник, его невозможно было спутать, те же скошенные углы проникающих глубоких ран, тот же нож, тот же почерк.
Ну, что, сука, я погрузил ему свой скальпель под левую лопатку, и он тут же рухнул, как подкошенный, на белый кафельный пол и широко раскрытыми глазами уставился в одну точку, в которой смогло уместиться все мое лицо.
Он что-то бормотал, жалобно всхлипывал, пытаясь обхватить руками мои ноги, но я его резко оттолкнул ногой и быстро вышел из морга, глубоко вздохнул, перекрестился и еще раз взглянул на звезды.
Они висели прямо у меня над головой, и их было бесчисленное множество, и еще меня поразила та широта пространства, в котором они располагались, их взаимосвязь была так же очевидна, как наша смертная связь, я дотронулся ладонями до холодной стены морга и ощутил ее шероховатую поверхность, эта поверхность почему-то была живой, она пульсировала, как и кровь в моих ладонях, а я все сильнее вжимался ладонями в стену, как будто хотел всем телом зарыться в нее, чтобы существовать там, в кирпичах, и постоянно, пока эта стена стоит, видеть весь мир и молиться на него, и плакать, и тут же прощать всех за их первородный грех, ибо, как сказал апостол Павел: «Ибо Смерть грехом вошла в жизнь…", и поэтому она не давала никому просто так умереть!
