Так, рубя и коля врагов на пути, стали сближаться Эдвин Гор и Генри Орвуд. Они шли к одной цели. И уже когда до Эдвина оставалось несколько шагов, услышал Джон Патрик слова дворянина, обращенные к своему библиотекарю.
– Ну что, живой?! – зычно воскликнул граф. – Я так и знал, что найду тебя в самой гуще!
– Прорвёмся! – ответил Эдвин Гор, увернувшись от удара прусского штыка, направленного ему в живот. – Сам же говорил, что опыт массовой рубки исключительно полезен для переосмысления жизненных ориентиров!
И в ту самую минуту что-то горячее вонзилось в шею Джона Патрика. Он почувствовал, как хрустнула кость – то ли позвонок, то ли ключица, – и вокруг всё начало меркнуть, быстро и неотвратимо. Уже где-то в отдалении раздавались голоса людей, звон оружия, выстрелы. Эта битва, как и вся война целиком, стремительно уносилась от него, и ему стало уже безразлично, что произошло в дальнейшем с самим графом Орвудом и его библиотекарем, дравшимся, как настоящий британский лев.
Глава девятая
ОДНИМ МИРОМ МАЗАНЫ
«Война – то кровь. Кровь и грязь. Кровава жижица. Уже столько кровушки пролилось, что землица не спроможна её впитать. А ещё мясо. Человеческо… Коль подвезёт, схоронят в братском погосте, а нету везенья – так и останешься здесь валяться, обернёшься подкормкой для цветков и хлебушка. Когда-нибудь война скончится, и здесь раскинется полюшко, весьма здорово удобренное…»
Какие только думы не лезут в голову, пока идёшь под огнём противника к своему окопу.
«Война – то огонь. Разящий да выжигающий», – следующую мысль Сергию приносит огненный росчерк лучмёта, едва не полоснувший по нему. Спасительная кровавая грязь, в которую как по команде плюхается весь взвод, шипит и пенится, приняв на себя расплескавшийся огонь.
«Война – то стрельба, – отплёвываясь, продолжал думы думать Сергий. – Стельба с пушек и орудий, бомбокидов и огнедыхов, автоматов и минобросов, зенитных многостволок, ракетных приладов, ручных и станковых лучмётов… – Сергий задумывается, вспоминая, что ещё стреляет, – около уха со свистом чиркает пуля. – Пистолей и пулемётов, – добавляет он, с трудом поднимаясь на ноги. – Велико множество измыслено разномастной дряни, чтоб достичь единой цели – вытворить с нас удобриво и грязь! До чего ж тяжеленна байда!» – последняя мысль относилась к лафету лучмёта, пятую версту оттягивающему плечо.
Солдатам на войне тяжко, а лучмётчикам тяжелее впятеро, а может, и вдесятеро. Лучмётчики тащат на горбу стволы, опорные плиты, зарядные капсулы, станины, наводящие контуры. Если, споткнувшись, падаешь, не успев сгруппироваться, тяжеленный вьюк, двигаясь по инерции, врубается в затылок и расплющивает неопытному носильщику голову всмятку, как сырое яйцо.
По команде все поднимаются и идут дальше, с трудом вытаскивая сапоги из грязи. Густая, жирная, она налипает пудовыми кандалами. Тяжело дышать – воздух смрадный, вязкий, кажется, что он липнет к лицу. Ни ветерка, ни дуновения. Только вонь, выворачивающая наизнанку, грязь, хлюпающая под йогами и что-то в этой грязи, твёрдое, о которое постоянно спотыкаешься.
Осветительная ракета огненным ножом вспарывает ночное небо. Лучмётчики ныряют в грязь, жмуря ослепшие глаза.
Вторая ракета, третья… Они висят в воздухе, густом как кисель, выхватывая из мрака измазанные лица ребят и… павших. Вот почему так часто солдаты спотыкаются. В грязи вповалку, а где и в обнимку, лежат и наши, и враги.
Самый младший – Санька Жур, только-только шестнадцать стукнуло, – тихонько охает и матерится. Другие молчат: делают вид, что им не страшно, дескать, на то она и война. Какое там не страшно!
У Сергия душа давно ушла в пятки, а может, и вывалилась в сапоги. Опыта у мальчишек кот наплакал – ускоренные лучмётные курсы, Сурское пехотное училище.
– Встать! – шёпотом отдаёт приказ комроты, когда ракеты гаснут.
Ребята поднимаются и короткими перебежками продолжают свой путь.
Санька виновато оглядывается по сторонам. Друзья молчат, лица сосредоточенные, хмурые. Санька ещё успевает подумать, как быстро они на войне привыкли к самому страшному, как пуля ударяет его в грудь. Мальчишка нелепо взмахивает руками, словно пытаясь поймать муху, и падает на труп вражеского офицера, приветливо скалящийся ему навстречу (пуля выхватила кусок челюсти). Тяжеленный лафет раскраивает Санькин затылок…
Комроты обшаривает карманы Саньки, вытягивает солдатский билет, сквозь зубы тихо ругается, злобно командует: «Какого винта пасти раззявили! Вперёд и без заминок!»
Лучмётчики шагают дальше без остановок, вперёд и до следующего падения.
Последние метры несколько поредевшая рота двигается ползком, ребята практически плывут в жидкой грязи, как рыбы хватают ртами воздух, – над головой огненная сеть, сотканная из пуль, снарядов, ракет и лучей. Враг старается выбить подкрепление до того, как оно займет свои позиции. Поле кажется бесконечным, все силы уходят на то, чтобы не утонуть и не зацепиться за смертельную сеть. О том, что предстоит ещё и воевать, юнцы просто забывают. Они сваливаются в траншеи, грязные, как черти из ада, и долго лежат, не в силах осознать: прибыли. В первые мгновения им даже кажется, что самое страшное уже позади. Вроде как Конец Света уже состоялся, а мы ещё живые.
– Какого демона! И де так долгонько шатались?! Рассвет вскорости! Ждём вас… – «приветствуют» подкрепление бывалые фронтовики, добавляя совершенно непечатные словеса. Новички ошалело приподнимаются и смотрят, как бравые вояки лихо переваливаются через бруствер и споро ползут по грязи, вместе со своими лучмётами, в ту сторону, откуда только что притащились мальчишки.
– Они куда? – выдавливает кто-то.
На глазах у Сергия выступают слезы. Хорошо, что в темноте не видно. Подспудно ребята ожидали, что «старики» их встретят, объяснят, как надо воевать, что делать и как вести себя. Они же выжили! Значит – умеют воевать!
– Слёзы и сопли отставить! – командует комроты Мишаин Петро Валькович. – Им надобно затемно в тыл утянуться, дабы хансы не приметили. – Он добродушно усмехается, превосходно понимая, что творится на душе у пацанов. – Всё, ребятушки. С момента сего вы – фронтовики. Что бы дале ни стряслось, никто не скинет на то, что вы всего лишь недоученные курсанты. Вы – уже воины! А те, кому полечь судилось на пути сюда – пали смертушкой отважных. Для хансов вы таки ж солдатушки, как и вои, только что отсель ушедши. Пять хвилинок на отдых, и расчетам приступить к подгонке своих выкопов!
Слова ротного привели всех в чувство. Сергий успевает подумать, что с таким командиром они не пропадут, как его в бок толкает Вас Льц.
– Гля, гля, а ровики стары, давненько копали, вона бочины как вытерты, заеложены, до блеску! Значитца, крепенько тут стоим.
– Могёт, у хансов отбили! – возразил Сергий. – Мене чеши языком, приказ был, лучмёты к бою ладить.
Как ни странно, но в их голосах уже не было паники, нахлынувшей некоторое время назад. Голоса стали спокойными, словно эти пацанята уже воевали много лет. В считанные минуты лучмёты были собраны и задрали свои курносые морды, прицелившись в сторону вражеских позиций.
