Когда я, по-прежнему улыбаясь, сел за столик, Анфиса засмеялась:
– Воспользовались лОвандовым мылом?
– Угадали, – кивнул я.
Заварская взяла пузатый чайник.
– Я нашла нового поставщика моющих и гигиенических средств для санузлов, цена показалась мне привлекательной, еще дали скидку, привезли товар. Я стала его рассматривать и развеселилась. ЛОвандовое мыло. Деликатно объяснила производителю: растение именуется лАванда. Ну а теперь угадайте, что он ответил?
– Предложил исправить с помощью фломастера на каждом куске ошибку? – выдвинул я версию.
– Ну, вы не фантазер, – рассмеялась Заварская. – Услышала из уст продавца, что есть кустарник лОванда, который является близким родственником лАванды, его цветы имеют тот же цвет и запах. ЛАванда растет в теплых краях, а лОванда на севере.
– Гениально, – хмыкнул я, – в следующий раз, когда закажете ароматизатор «ландыш» и получите «лантыш», не спрашивайте объяснений, вам должно быть понятно, что лантыш дядя ландыша.
– Много дураков на свете, – вздохнула Анфиса, – а безграмотных людей еще больше. Зачем я вам понадобилась?
– К сожалению, я принес черную весть, – сказал я.
Заварская отхлебнула из чашки.
– Мой муж умер?
– Нет, Генрих Донелли жив, – поспешил сказать я.
Анфиса поставила чашку на блюдце.
– А он тут при чем? Мы с Генри расстались сто лет назад. Думала, речь пойдет о Викторе. Мы прожили десять лет в гражданском браке, потом он ушел и теперь хочет получить половину всего, что я имею. Адвокаты сто раз объясняли чудаку, что он никак не может претендовать на мою собственность, по закону мы чужие люди. Но Виктор приволок кучу справок и свидетельские показания неизвестных мне людей. Из документов явствует, что он тяжело болен, мы вели совместное хозяйство, я обязана ему алименты выплачивать. Бредовее никто ничего не слышал. Про Донелли я давно забыла, история с ним плюсквамперфект.
Мне надоел пустой разговор, поэтому я задал прямой вопрос:
– И о Свете с Анри вы тоже не вспоминаете?
Анфиса потянулась к сахарнице.
– При чем тут они?
– С прискорбием сообщаю, что Светалана Генриховна Донелли скончалась, – скороговоркой произнес я.
Заварская выронила ложку.
– Господи! Ей лет всего ничего. ВИЧ? Наркотики? Алкоголизм? Проституция?
– Ваша дочь вела добропорядочный образ жизни, работала ассистенткой отца, была талантливой артисткой, – вздохнул я. – Светлана покончила с собой.
Заварская сложила три пальца правой руки в щепоть, поднесла ее ко лбу и остановилась.
– Нельзя за тех, кто сам с жизнью расстался, молиться. Грешно это.
Я попробовал крепко заваренный чай.
– В связи с произошедшим у меня к вам есть несколько вопросов. Вы давно виделись с дочерью?
– В последний раз, когда она еще была малышкой, – ответила моя собеседница.
– Неужели? – усомнился я.
Анфиса Семеновна начала собирать со скатерти невидимые крошки.
– Генрих со мной развелся, вынудил отказаться от детей, вычеркнул меня из их жизни.
– Светлане и Анри он сказал, что вы бросили детей, а потом умерли.
– Вот гад! – рассердилась Заварская. – Я жива, как видите, не погибла под забором, как мне добрый муженек пророчил, когда из дома выгонял.
Я решил разобраться в ситуации.
– Почему Генрих так с вами поступил? Осиротил малышей, а одному поднимать и сына, и дочь трудно.
Анфиса пододвинула ко мне тарелку с булочками.
– Угощайтесь. Я в молодые годы пользовалась большим успехом, кавалеры вокруг роем кружили, предложения делали, но никак не находился достойный. Если симпатичный внешне, то дурак или альфонс, если при деньгах – страшнее атомной войны. Долго я в невестах ходила, а потом с Донелли познакомилась.
Анфиса понизила голос:
– Не сочтите меня за снобку, но мы ни с какой стороны не были парой: мезальянс. Генрих балаганщик, фокусник-чародей в костюме, расшитом галунами. Книг никаких не читал, грамоте еле-еле обучен, необтесанный камень. Но при деньгах. Я дочь писателя и актрисы, в родительском доме собрания сочинений от потолка до пола стоят, играю на пианино, владею французским-английским. Познакомились мы на вечеринке, которую устраивал в честь своего дня рождения тогдашний мой любовник Федор Буркин. Увы, ныне покойный. Федор циркача позвал, решил всех повеселить. Меня с Буркиным связывали близкие отношения, он был со всех сторон хорош. Богат, денег не считал, умен, образован. Один минус – женат.
Анфиса поморщилась.
– Признаюсь, я лелеяла надежду развести его, но никак не получалось. И вот представьте, его день рождения, гостей тьма, в саду установлена сцена, выступают артисты. Когда представление началось, Федор меня в баню утащил, на ухо шепнул:
– Давай по-быстрому.
Я ему ответила:
– Не стоит. Ты у себя дома, вон жена ходит, вдруг она нас застукает?
Но если Буркин чего-то захотел, его не остановишь. Мы в бане повеселились и поругались. Я на Федю налетела, дескать, он со мной спит, пора бы и предложение сделать… Ну, вам подробности ни к чему. Одно скажу, когда я уходила, Федя мне в спину крикнул:
– Губу оттопырила? Фасон давишь? Старые шлюхи не котируются, тебе к сорока лет катит. Я твое последнее счастье. Не на что надеяться, принцы мимо проскакали.
Обидно мне стало так, что слов не найти. Иду с улыбочкой на лице туда, где люди веселятся, а сама думаю: «Прав Федька! Вот-вот сороковник стукнет, работы приличной нет. Живу за счет Буркина, и вообще у меня всегда обеспеченные любовники были. Но сколько еще стрекозой летать? В сорок пять буду гнилой курагой. С Буркиным я помирюсь, но он меня через год-два турнет и помоложе себе найдет. Федьке перезрелые абрикосы не нравятся, ему подавай бабу в соку, тридцати пяти лет, но курага с плесенью не товар». С горькими мыслями подхожу к сцене, а там работает красавец-фокусник, хорош, как греческий бог. Мне будто в лоб стукнуло. Ну, Федя, погоди, назло тебе замуж выйду. Пошла за кулисы, с одним артистом поболтала, с другим, и выяснила: «Аполлона» зовут Генрих Донелли, не женат, перспективен, моложе меня…
Заварская сложила руки на груди.
– Начался у нас роман, бурный, страстный, я забеременела, Генрих сказал: «Мне дети нужны, рожай». Вот так Анри родился, за ним Света. Расписались мы, когда девочка уже бегала. И муж словно с цепи сорвался, начал на меня орать, руки распускать, а потом скандал знатный случился, и Генрих проговорился в запале: он меня ни одного дня не любил, ему наследники династии циркачей требовались, он со многими пытался ребенка сделать, но ничего не получалось. Врач Донелли сказал про какую-то несовместимость с большинством женщин, посоветовал никого мимо себя не пропускать, авось случайно отыщется та, что родит. И вот она я!
