Поэтому, несмотря на кажущуюся безопасность полётов над Предзоньем, лично она, Леа, предпочитает на собственное тело и собственные мозги полагаться, а не на крылья, моторы и лопасти.
От бывшей столицы до (Ирпеня) добрались спокойно. Будто Чернота решила их пощадить и выделила передышку. На том этапе следования не исчез и не появился ни один сегмент местности. Иногда зверьки непривычной наружности набегали, но Леа с ними по ходу, без промедлений и очень профессионально разделывалась. Ни одного патрона лишнего. Оружие появилось из недр её цилиндрической сумки, специально для него предназначенной, и с несерьёзными цивильными системами, пневматическими, электрошоковыми или там газовыми, оно не имело ничего общего.
В той сумке у сталкерши ещё что-то было, тяжёлое, но Леа не позволила Нику изображать джентльмена и всю дорогу сама тащила её на плече. Ведомому она вручила правнука легендарного изделия дедушки Калашникова, АЕК-94. Отлично! С этой моделью репортёр был знаком с армии, они тогда на вооружении только появились, и первыми после спецназеров их опробовали егеря и десантура. Более поздняя модификация «аеков», 104-я, получилась ещё более шикарной, по всеобщему признанию, почти идеальной, но этот автомат тоже вполне адекватен… как для обороны, так и для нападения.
Что перед ними находится бывший город Ирпень, сообщила проводница. Ник ни за что не подумал бы, что эта клубящаяся взвесь, сплошное покрывало дыма метров пяти толщиной, раскинувшееся вправо и влево на километры, – всё, что осталось от города. Леа сказала, что эта расплющенная туча на удивление постоянна. Годами не исчезает. Почему-то.
«Почему-то» можно было утверждать в качестве базового термина. И отвечать так на любые вопросы о реалиях Черноты. Зыбкая неопределённость этой словесной конструкции точней некуда характеризовала мотивации всего и вся, творившегося в здешних «недрах»…
До самого (Чернобыля) этот устойчивый участок смога был единственным «городским» впечатлением.
Пробирались в основном по «сельской» местности. Хотя всё то, что видели глаза и воспринимали другие органы чувств, напоминало пасторальные пейзажи, как соцреалистические фильмы – повседневный быт жителей советской империи.
От нормальной картины мира мало что осталось. И дело не только в том, что каждый штрих, каждый фрагмент или предмет в любую секунду мог исчезнуть, смениться другим «мазком» либо исказиться, принять несколько иную форму. Шокировало сочетание деталей. Вернее, их несочетаемость и гипертрофированность – с нормальной, человеческой точки зрения… Разум яростно сопротивлялся, не желал верить в материальность пирамидального тополя, усеянного ягодками огромных полосатых арбузов… коровы с орлиными крыльями и хвостом крокодила… идеально огранённого бриллианта величиной с холодильник, водружённого на распустившийся розовый бутон метров пяти диаметром… одновременно множество радуг в небе при отсутствии малейших признаков дождя… участка раскалённой почвы, позаимствованного прямиком из Сахары, но с ледяной глыбой, сверкающей в центре… шестилапого пса, выметнувшего тонкий жгут языка, чтобы сцапать лягушку, скачущую по древесному стволу метрах в десяти от него… или некую монструозность, которая не поддавалась внятному описанию, потому что являла собой кучу частей тел разнообразных организмов, с виду не скреплённых между собой… этот банк органов дружной компашкой целеустремлённо, в одном направлении, плыл в воздухе по своим запредельным делам…
И как-то не утешало даже сообщение Леа, что извилистый маршрут, по которому она ведёт Ника, – достаточно щадящий. Он пролегает по далеко не самым уродским «пикселям» этого ненормального мира. Там, где в своё время проживало меньше людей, Чернота почему-то корёжит пространство менее изощрённо и не столь часто заменяет одно другим.
Там же, где люди скапливались и жили осёдло, гораздо хуже. Кое-где иногда шагу не ступить. В буквальном смысле.
Но факты переполняли, смешивались в феерический микс, и волей-неволей начался процесс их «переваривания» и усвоения. Первое обобщение было очевидным: окружающая среда находилась в процессе создания. Это увиделось во всей красе, и вывод, что здешняя реальность отправилась на поиск самой себя, напросился. Чтобы сохранить рассудок в целости и сохранности, нормальный человеческий разум должен объяснить себе, что происходит. Даже если это объяснение на поверку не имеет отношения к происходящему. Но будучи сформулированным принимается как данность. Что бы ни происходило. Даже к самым немыслимым, казавшимся невероятными реалиям человек приспосабливается. Достаточно в них поверить…
Особенно запомнились ночёвки. Пять ночей выпало ему провести с Леа в обнимку, пока они преодолевали расстояние, разделяющее (Киев) и Зону. Спали тесно обнявшись, чуть ли не сплетя тела, как страстные любовники. К ночи Ник уже настолько выматывался, что все дневные впечатления, даже самые яркие и смертельно опасные, сливались в общий котёл. По контрасту с ними неподвижность ночных привалов выглядела как роскошный десерт. Хоть и приправленный горечью постоянного ожидания трансформации точки, в которой лежали два тела, спрессованные в одно.
И в пятую ночь, ощутив лёгкое дыхание спящей Леа на своей щеке, Котомин вдруг остро почувствовал: ни с одной женщиной не бывал настолько близок. Даже со стервой Катькой в первые месяцы семейной жизни.
От этой поразительной женщины, ворвавшейся в его жизнь, полностью зависела дальнейшая судьба Ника. В прямом смысле слова зависела. Ошибётся она – и ему несдобровать. Очень мягко выражаясь.
Но ведь и она, получается, от него сейчас полностью зависит?!
Он её сюда, мягко выражаясь, затащил, и если с ней что-то случится с ним за компанию… Если он что-то не так сделает, как-то не так двинется… шагнёт не туда в неподходящий момент… да просто оступится некстати…
Расплатиться доведётся обоим.
Прихотям безжалостной изменчивости они равно бессильны противиться. Разве что повезёт, и в сторонку отпрыгнуть успеют. Но если земля в буквальном смысле разверзнется, не успеть всё едино, поглотит и не заметит. Или вдруг огнедышащий вулканчик прямо под ногами вспухнет, извергнется. Одну такую плюющуюся лавой горушку Ник уже видел, с приличной дистанции, к счастью! Действующий вулкан, пусть и в мини-варианте, посреди равнинного Приднепровья – такое и в страшном сне не могло присниться.
Да уж, если он отсюда выберется, формулировка «страшный сон» подвергнется кардинальному пересмотру смысла. Любой привидевшийся кошмар меркнет по сравнению со скрученным кошмаром этой аномальной реальности. Может быть, рождённое в марте двадцать шестого Предзонье для восприятия человеческого в чём-то даже пострашнее Зоны будет… В самой Черноте хоть земля из-под ног не исчезает. Устоявшаяся она, говорят, в принципе. Несмотря на все свои жуткие смертоносные параметры.
Хотя, конечно, Нику ещё рано судить. Пока на своей шкуре не испытаешь, можно только рассуждать. Отвлечённо. Сколько бы информации предварительно ни было усвоено.
Поэтому ключевое слово – неизвестность.
