– Вы хотели меня видеть, мадемуазель?
– Анабель, – я протянула ему дрожащую руку. – Я дочь Мод Лоран.
Я неопределенно махнула рукой в сторону постели, не решаясь взглянуть на маму.
– Профессор Лоран Пласман, я главный врач этого отделения.
Я восприняла неожиданное совпадение его имени и нашей с мамой фамилии как плоскую шутку, но он смотрел на меня спокойно, без тени улыбки, даже холодно, я бы сказала, далекий от того, чтобы обращать внимание на всякие глупости. Видимо, я подсознательно стремилась к тому, чтобы хоть как-то облегчить сложившуюся тяжелую ситуацию пусть не совсем уместным юмором. Что касается той части моего сознания, которая сохраняла здравомыслие и трезвый взгляд на происходящее, ей нужны были только факты:
– Несчастный случай, который произошел с мамой этой ночью, насколько он осложнил ее состояние?
– Нисколько. Он просто доказал, что ваша мама очень слаба.
– Слаба? В какой степени?
– В той степени, что ваша мама не может больше жить одна, – ответил он, уверенный в своей правоте. – Она нуждается в постоянном уходе.
– Вы знаете, что через четыре дня мама должна лететь в Лос-Анджелес для прохождения там курса лечения?
Он не высказал ни малейшей досады по этому поводу, но одному Богу известно, насколько подобное оскорбление профессиональной чести могло задеть его самолюбие.
– Да, я в курсе. Но, к моему огорчению, должен вам сообщить, что в ближайшее время это не представляется возможным. В данный момент мы ждем результата анализов, которые я запросил ночью, когда ее привезли.
Да уж, этот доктор, что ни говори, вполне добросовестно относится к своей работе. Тоже мне, Джордж Клуни! Скорее, доктор Росс из известного сериала, чем доктор Мабуль. Сколько времени, интересно, он работает на этой должности?
– Поездка в Лос-Анджелес – ее последняя надежда, – возмутилась я. – Вы не имеете права лишать маму этого шанса ради…
Ради чего? Чтобы не нанести ущерб профессиональной репутации? Чтобы оправдать зарплату? Я выбирала самые резкие слова, готовясь бросить их ему в лицо.
Должно быть, он привык к тому, что родственники, обезумев от горя или волнения за своих близких, готовы вцепиться ему в горло. Я почувствовала, что доктор не сердится на меня, более того, он видит, что я в состоянии услышать его аргументы. Он решил изложить их мне более мягким, даже приятным голосом:
– Мадемуазель Лоран, вашей маме не так уж много осталось.
– Знаю! Именно поэтому я хочу…
– Вы меня не понимаете, – перебил он, доверительно положив руку мне на плечо. – Речь идет не о неделях, я говорю о днях.
Как такое возможно? Недавно те же врачи в этой же больнице обещали ей несколько месяцев!
– Думаю, мы оказались слишком оптимистичными в своих недавних прогнозах, – произнес он, а я, осознав, что ему нелегко быть искренним, но он говорит правду, не нашлась, что возразить. – Полное обследование, проведенное этой ночью, скорее всего, подтвердит наши опасения: метастазы распространились на все жизненно важные органы. Даже если бы нам удалось пересадить ей разом новые сердце, легкие и печень, мы не могли бы ее спасти. Все, что сейчас в наших силах, – облегчить ее страдания с помощью принятых в этих случаях медицинских процедур.
Конкретно, клинически точно, без лишних эмоций. Таков был его вердикт. Я же сама хотела правды без прикрас, без снисхождения. Вот и получила.
– Вы знаете, – он решил добавить к своим словам дополнительный аргумент, – я был первым в этой больнице, кто взял на вооружение альтернативные методы лечения, предложенные нашими американскими коллегами. Если пациент получает лечение по данной методике на ранних стадиях заболевания, можно добиться стойкой ремиссии. Но…
– Нужно было начать лечение намного раньше? Вы это хотите сказать?
– Если откровенно, не думаю, что в случае вашей мамы сценарий стал бы другим. Когда она поступила к нам, было уже поздно применять эту методику в расчете на реальный успех. Болезнь уже распространилась глубоко в ее организме.
Мама всегда бережно относилась ко всем, кроме себя самой. Когда я уговаривала ее пройти обследование по поводу нечастых, но сильных приступов боли, она всегда говорила: «Да ладно, пройдет». Однажды, когда я была еще маленькой, она упала с лестницы и сломала лучевую кость, но прошло не меньше недели, прежде чем она показала врачу свою синюю, опухшую руку, обмотанную шарфом. Мама всегда находила дела поважнее, чем заботиться о себе самой.
– Возможно, нам удалось бы выиграть еще несколько недель…
Его бы, конечно, утешила эта мысль, но во мне все еще оставались сомнения. Я буду надеяться до тех пор, пока Мод Лоран не окажется в свою очередь под плитой из красного мрамора на каком-нибудь кладбище. Поэтому я отвергла его условное наклонение, цепляясь изо всех сил за перспективу спасительного вояжа в Америку:
– Тогда я предпочитаю все оставить, как и было запланировано. Если, конечно, она транспортабельна.
– Да, разумеется, – холодно согласился доктор, поджав губы. – Точнее, она будет транспортабельна, когда выйдет из комы.
– Да-да, конечно, – тут же послушалась я, с надеждой взглянув ему в глаза.
– Тем не менее хочу вас просить на ближайшее будущее организовать свое время так, чтобы находиться рядом с мамой как можно больше.
Я смотрела на него широко открытыми глазами, хлопая ресницами, в глупой надежде, что он сейчас улыбнется и развеет этот кошмар.
– А у меня послезавтра свадьба, – наконец выпалила я.
Доктор растерялся и замер на месте, видимо, просчитывая возможные варианты развития событий, а потом сказал:
– Смело выходите замуж, пожалуй, это – лучшее, что вы можете сейчас сделать. Для себя и для нее тоже.
Если бы доктор оказался старше хотя бы на несколько лет, он был бы идеальным отцом, под руку с которым я хотела бы прошествовать к алтарю… Я тут же прогнала от себя эту нелепую мысль.
– Скажите, доктор, она придет в себя? Я имею в виду, до того как…
Я не могла решиться произнести это слово, не могла найти подходящий синоним, каким бы нейтральным ни оказался его смысл. Потому я выбрала другой вариант, более оптимистичный, на мой взгляд:
– …до того, как мы уедем?
– Да, конечно. Она вполне может рассчитывать на вероятность проблеска сознания.
Я оценила предложенную формулировку, как и едкий привкус черного юмора, прозвучавший в его словах. Проблеск сознания в чем? Проблеск в коме? Проблеск в бреду? Самые яркие моменты нашей жизни в целом – не являются ли и они тоже своего рода проблесками: проблески радости, проблески смеха, проблески удовольствия на фоне жесткой мрачной обыденности?
– Не волнуйтесь, – доктор невольно подтвердил мою мысль. – Она вас увидит, вы сможете с ней поговорить.
