– Вы правы. Но Катерина-Жозефина Дюшенуа была не простой женщиной. Это одна из величайших трагических актрис Первой Империи. На французской сцене она соперничала с самой мадемуазель Жорж.
Старик с явным удовольствием пустился в рассказы об историческом прошлом.
Я притворилась, что понятия не имею, о ком речь:
– Мадемуазель Жорж?
– Джорджина! – воскликнул он как само собой разумеющееся. – Одна из самых пылких любовниц Наполеона.
Итак, дом женщины. Дом, наполненный страстью. Теперь вот и я, малышка Анабель из Нантерра, вхожу в историю, поселяясь в этом месте. Я представила себе проходившие здесь роскошные балы, танцы на полу, выложенном, как шахматная доска, черными и белыми мраморными плитами, гостиную, где принимали важных гостей, тоже отреставрированную с фанатичным благоговением. Вдруг негромкое недовольное тявканье прервало мои грезы.
Два мопса, внимательно обнюхав мои ноги, посмотрели на меня инквизиторскими взглядами. «Как, ты еще здесь?» – говорили их глаза, похожие на черные стеклянные шарики.
– Синус! Косинус! – окрикнул их управляющий. – Тише вы! Хозяина разбудите!
– А, кстати, Арман, Дэвид говорил вам о Фелисите?
– О вашей кошке, не так ли?
Он произнес последние слова не то чтобы враждебно, но с каким-то пренебрежением. Ему, по всей вероятности, нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Мы вместе с нею скоро поселимся тут надолго. Это совсем другое, чем просто провести здесь несколько бессонных ночей. Придется где-то разместить мои чемоданы, а не маленькую дорожную сумку, с которой я время от времени заезжала сюда. Что касается Фелисите, то матушка настаивала, чтобы я увезла кошку с собой. «Забирай ее, забирай! В конце концов, это – твоя кошка. Ты же понимаешь, у меня не так много сил, чтобы заниматься ею. Я могу забыть покормить ее, она будет страдать, бедняжка».
– Да-да, я все приготовил: кошачий корм, наполнитель для туалета…
– Нет, я об этих, – я кивнула в сторону двух мохнатых комочков, что топтались у двери и настойчиво проявляли желание совершить утреннюю прогулку.
– Ах, собаки… Не волнуйтесь, они хорошие мальчики, умеют себя вести, – Арман ласково потрепал каждого по загривку. – Правда? – и добавил шутливо: – Кроме того, присутствие дам в нашей мужской компании всем будет во благо.
– Не сомневаюсь, – согласилась я, делая шаг к лестнице, чтобы вернуться в спальню. – Спасибо за все, Арман.
– Не стоит благодарности, мадемуазель.
Я уже поднималась по ступеням, как неожиданно он тихо окликнул меня:
– О, мадемуазель…
– Что?
– Дэвид не уведомил меня…
Он назвал его по имени, не «месье Дэвид», не просто «месье», но подобная фамильярность вовсе не свидетельствовала о недостаточном уважении. Арман со всей очевидностью благоговел перед своим хозяином.
– Ваша матушка, собирается ли она после вашей свадьбы поселиться здесь, с нами?
Как бы великодушно ни прозвучало предложение Дэвида о переезде, мою маму оно нисколько не вдохновило. Мод наотрез отказалась уезжать из Нантерра, расставаться с мадам Чаппиус, своей соседкой и единственной подругой. Перспектива сменить привычный уклад жизни в маленьком уютном привокзальном районе даже ради таких условий не радовала ее. Она уже научилась жить одна, ходить за продуктами или в аптеку, ездить на 167-м автобусе в клинику Фурестье.
– Нет. Пока нет. Но спасибо, что спросили.
Он учтиво поклонился.
Напрасно я пыталась заглушить в себе угрызения совести из-за того, что вынуждена оставить маму одну, лишив даже общества Фелисите. Но для меня самой ее вежливый отказ был спасением. Я даже не представляла, как можно совместить тот мир, в котором она жила, с образом жизни моего будущего мужа. Отторжение стало бы неизбежным, настолько социальная пропасть между ними казалась мне непреодолимой. Несмотря на любовь ко мне, Дэвид никогда не смог бы принять мою мать такой, какой она была. Мод не согласилась бы жить за чужой счет, в окружении власти денег, уверенности в своей исключительности и ханжества.
– Когда планируется ее отъезд?
Среди всех благодеяний Дэвида это – едва ли не единственное, которое я приняла безоговорочно: мой возлюбленный обещал полностью оплатить мамин визит в Лос-Анджелес на лечение. Он сразу выложил наличными двадцать пять тысяч евро, при всем при том, что они с Мод ни разу даже не виделись.
– Где-то через месяц примерно. Осталось дождаться подтверждения из клиники.
– Понятно, – с участием произнес Арман.
– Да, кстати, я думаю, мне надо дать вам список приглашенных.
– Не беспокойтесь, спешки в этом нет. Дэвид всегда меня просит рассчитывать на большое количество гостей.
– Ну, хорошо…
– Спокойной ночи, мадемуазель.
– Спокойной ночи, Арман.
Несколько часов предутреннего сна, и все мои страхи рассеялись как дым. К тому времени как я открыла глаза, Дэвида, разумеется, и след простыл. Он исчез на заре, как обычно, по зову своих каждодневных важных дел и многочисленных обязательств. Пронизанный лучами утреннего солнца, старый особняк погрузился в тишину и спокойствие – Арман, должно быть, только что выпустил псов погулять. Каждое утро пробегая по комнатам в домашнем халате, босиком ступая по прохладным мраморным плитам, я чувствовала себя счастливой, и всякий раз по-новому. Заглянув в гостиную, увидела, как блестят на солнце огромные песочные часы, плод ночных забот Армана.
Мне сразу бросилось в глаза, что тот, возможно, по просьбе Дэвида, перевернул их. Теперь они начали новый отсчет времени, первые песчинки падали из верхнего резервуара вниз, на дно другого. Там собралась уже маленькая горка. Сколько минут или часов пройдет, пока нижняя чаша заполнится? И сколько осталось ждать, когда верхний резервуар опять опустеет?
Отраженный лучик солнца скользнул по чаше удивительных часов, и я заметила, что на них черточками отмечены неравные отрезки: градуированная шкала. Насечки были пронумерованы от одного до пятнадцати. Что это? Минуты, часы, дни? Судя по тому, как медленно заполнялась песком чаша, речь должна идти о днях. Значит, четырнадцать полных дней, то есть две недели, песчинка к песчинке, осталось до нашей свадьбы. Деликатность и изобретательность, проявленная моим женихом при покупке удивительного прибора, тронули меня. Я невольно улыбнулась. Хотя я не принадлежу к числу тех ветреных девушек, чье сердце легко покорить каким-либо романтическим поступком, все-таки мне было приятно такое внимание.
Мой взгляд случайно упал на эбеновый столик у стены, куда Арман складывал пришедшие письма, в том числе личную корреспонденцию Дэвида. Интересно, неужели управляющий, опережая события, потрудился расположить их у меня на виду, чтобы я ими распорядилась? Среди всех только один конверт, молочного цвета, привлек мое внимание. В таких присылают уведомительные открытки. На нем, как ни странно, не было указано имя адресата. Я взяла письмо в руки, но засомневалась, стоит ли мне его читать.
