За окнами вечерняя заря окрасила серые пригороды в ласковые оптимистические цвета, и даже мое захолустье показалось мне очаровательным.
У меня было такое прекрасное настроение, что я не зашла в комиссариат, хотя всю неделю собиралась это сделать, я даже забыла заскочить в булочную, чтобы купить маме сладости. Предложение Дэвида стерло из памяти все мои страхи, все опасения.
– Ничего, – сказала Мод, встречая меня у порога в своем стареньком халатике. – Я сделала мясное рагу по бабушкиному рецепту.
По ее виду нельзя было определить ни возраста, ни происхождения, но болезнь уже наложила свою печать: постоянно серый, нездоровый цвет лица, морщины, которые с каждым днем, казалось, становились все глубже, тяжелая поступь и медлительность в каждом движении…
Поначалу я испытывала угрызения совести, безуспешно стараясь скрыть свою радость перед ней. Я взялась помешивать рагу, наслаждаясь пленительным ароматом лаврового листа и муската, щекотавшим мне ноздри. Словно разделяя мое настроение, Фелисите, мурлыкая, терлась об мои ноги.
Я постаралась свести к минимуму рассказ о возможностях, открывшихся передо мной благодаря великодушному поступку Дэвида, но мама прекрасно знала мое положение и потому смогла оценить его по достоинству:
– Это замечательно, дорогая! Просто здорово…
Она прижалась к моей спине и обняла меня своими слабыми руками, такими слабыми, что мне почудилось, она обхватила меня, чтобы не упасть. Продолжая помешивать мясо, не отрывая глаз от густой кипящей подливки, я другой рукой ласково обняла ее.
– Да, конечно, но…
– …но?
– Мне неловко, что он делает это для меня.
– Почему?
– Ну, ты ведь понимаешь, мне же всего двадцать три года, я только что окончила университет, и тут вдруг – моя собственная передача, в вечерний прайм-тайм, на одном из самых популярных каналов во Франции. Ты только представь себе, как на меня будут смотреть, как оценивать, что подумают?
– Что кому-то иногда везет? – улыбнулась она, понимая, что ее предположение, по крайней мере, наивно.
– Нет, что кого-то проталкивают. И, поверь, если я не буду безупречна, меня заклюют!
Она прижалась щекой к моей спине, как делают дети, и сказала изменившимся от болезни и дрогнувшим от чувств голосом:
– Но ты будешь безупречной, Эль. Это точно!
– Ах, мама… – вздохнула я. – Хорошо бы, конечно, но, поверь, такого рода протекция, особенно в этой среде, обходится очень дорого. Вообрази, как озлобятся люди, когда подружка патрона ни с того ни с сего появится в эфире: зрители, комментаторы, критики, я уж не говорю о тех ведущих, которых из-за меня отодвинули в сторону. Я ведь сама от этого столько раз страдала.
Я вспомнила об эсэмэске с отказом в собеседовании, полученной несколько часов назад, но тут же выкинула это из головы. На близком расстоянии я чувствовала простой аромат розовой воды, постоянно сопровождающий маму. Он обычно оказывал на меня успокаивающее воздействие, но сейчас смешивался с запахом готовящегося мяса.
– Что касается меня, я не думаю, что это удача или счастливое стечение обстоятельств, – сказала она со всей твердостью, на которую еще была способна. – Если с тобой такое случилось, будь уверена, ты это заслужила.
– Хм…
– Ты говорила, что этому Люку, как там его, понравились твои работы?
– Да, по крайней мере, со слов Дэвида. Но у меня такое впечатление, что он просто хотел польстить своему патрону.
Мне же не случайно показалось, что мой жених был не в своей тарелке сегодня.
– Похоже, ты не слишком уважительно относишься к своему молодому человеку, – заявила она, стараясь, правда, произнести эти слова как можно мягче.
– К кому? К Дэвиду?
– Ты могла бы проявлять больше доверия к его мнению. В конце концов, ты же сама сказала, что он руководит крупным телеканалом. Если он считает тебя достаточно компетентной, чтобы вести передачу в эфире, не вижу причин не верить ему.
Я, онемев от неожиданного упрека, смотрела на маму вытаращенными глазами, потом перевела взгляд в глубину гостиной, где через полуоткрытую дверь виднелся старинный буфет, весь уставленный моими фотографиями, которые Мод собирала с особой тщательностью. Там как в мемориальном музее были собраны моменты моих детских мини-побед, школьных памятных событий, вплоть до дня, когда я закончила бакалавриат, и самое последнее фото – я в объятиях Сони с дипломом об окончании университета в руках.
– Так случается, дорогая. Это нормально, что у тебя есть сомнения, – опять начала она, взяв мои руки в свои, такие тонкие и легкие. – Но в том, что касается ответственности, а она лежит на его плечах, Дэвид не может позволить себе сомневаться. И он выбрал именно тебя.
Мама всегда находила нужные слова, слова утешения, слова, которые все объясняли. Как всегда в тех случаях, когда я настойчиво требовала отцовского тепла, его присутствия в своей жизни, но при этом единственное, что могла использовать в качестве моральной поддержки, – это старую выцветшую фотографию, на которой он держал на руках меня, толстощекого пухленького младенца. Фото датировалось временем исчезновения отца: конец 1987 года. Ричард Родригес, испанец по происхождению, прораб на стройке, за которого мама вышла замуж уже на склоне лет, может быть, от отчаяния. Он уехал в Квебек руководить каким-то строительным объектом якобы на несколько недель, но потом так и не вернулся. Призрак, фантом.
– Спасибо, мамочка…
Я обняла ее, прижала к себе, чтобы согреть своим теплом.
– Ой! Какая же я глупая! Я чуть не забыла про самое главное! – Я сжала ее потеплевшие, тонкие, как у подростка, руки.
– Что такое?
– Подожди…
Я побежала в прихожую, сняла с вешалки свою сумку, вынула оттуда продолговатый конверт и вернулась к ней, размахивая им в воздухе. Мод округлившимися глазами с удивлением смотрела на меня:
– Что это? Что?
– Пляши! – весело командовала я. – Это – твой годовой пропуск в Диснейленд.
– Что-о-о?
Она не знала, что выбрать: рассмеяться или отругать меня за плохое поведение. Я сделала вид, что наношу ей удары как шпагой этим листочком бумаги.
– Да нет же, нет! Это – наши билеты в Лос-Анджелес! Секретарша Дэвида мне передала их только сегодня!
– Билеты?..
– В Лос-Анджелес, мама… Тебе нужно поправить здоровье. Прямо скажем, здесь тебе ничего не светит.
Если я не перегибала палку, ей нравилось, когда я обращалась с ней запросто, так, как принято у нас между сверстниками.
– Ты бы видела выражение лица мадам Чаппиус, когда я ей сказала, что собираюсь этим летом поехать в Соединенные Штаты!
– Спорим, она тебе не поверила.
