Секунду Луи смотрел на меня, колеблясь на грани приглушенного гнева и скрытого восхищения: он, пожалуй, решил, что я очень смелая. Затем склонился над бумагой, нацарапал продиктованную фразу и, вырвав листок из блокнота, протянул мне:
– Судите сами!
Аврора Дельбар утонула в море.
Я остолбенела. Совершенно очевидно, фраза написана таким же неровным почерком, что и записочки в моем дневнике, но чуть более сухим, наверное, более мужественным. Сомнений быть не могло. Этот представлял собой сплошную, почти непрерывную линию, буквы плясали по бумаге, не соблюдая строчки, а тот, что присылал мне анонимные записочки, выводил буковки, делая их более круглыми, ровными, читать их было проще.
Чтобы убедиться в том, что ошибки нет, я взяла оба клочка бумаги и принялась скрупулезно разглядывать то один, то другой. Минутой раньше я внимательно следила за тем, как Луи ручкой выводит на бумаге слова, и не заметила, чтобы он искусственно старался изменить манеру письма. Что ж поделаешь, пришлось признать, что почерки моего тайного воздыхателя «сто-раз-на-дню» и Луи не совпадают. Все сумасшедшие мысли, изводившие меня в последние дни, вся злость, которую я копила против него, вмиг рассыпались, как замок из песка на пляже под ножкой шаловливого ребенка в полуденный час.
– Не знаю, что и подумать, я…
Луи выразил удовлетворение, но не стал злорадно наслаждаться победой, лишь скромно кивнул, как будто не ожидал ничего другого.
Я замолчала, не находя слов, ошарашенно глядя на него, и тут он впервые открыто улыбнулся, я раньше никогда не видела на его лице такого искреннего выражения: заговорщическая искорка промелькнула в глазах, он благосклонно простил того, кто от всего сердца раскаялся. Улыбка «в стиле святого Георгия» – Соня, наверное, дала бы именно такое определение, моя подруга никогда не скупилась на знаковые сравнения.
– Ну, поскольку мы прояснили некоторые позиции, доставляющие вам беспокойство, можно, я думаю, с легким сердцем продолжить прогулку. Как считаете?
Кошки скребли у меня на душе, что-то подсказывало мне: нельзя расслабляться, нельзя ему доверять и принимать за чистую монету этот неожиданно добродушный вид и ласковый голос, но сердце требовало обратного.
– Обещаю, больше никаких глупостей.
Какие глупости он имеет в виду?
– Больше никакого вранья до конца дня, – добавил Луи на полном серьезе.
– Честно?
По правде говоря, в тот момент меня одолевало только одно желание: вернуться домой, запереться у себя в комнате и больше никогда, до конца дней не встречаться с этим гнусным типом, вызывающим у меня отвращение. Даже не важно, он или не он виновен в моих душевных муках.
Но с того дня, как я приступлю к работе на BTV, Луи всегда будет где-то рядом: в соседнем кабинете, в соседей студии. И потом на нашей свадьбе, до которой осталось совсем немного времени. А дальше – год за годом – на каждом семейном празднике по не важно какому случаю его присутствие также будет неизбежным. Все-таки он – брат Дэвида, и я не могу вычеркнуть его из нашей жизни под влиянием минутного приступа гнева. Что скажет мой будущий супруг, если узнает, что я бросила посреди улицы его старшего брата лишь на том основании, что он сыграл со мной злую, бестактную шутку?
– Я, тем не менее, вернусь к роли гида. Никто лучше меня не знает историю этого квартала, потому вам нечего опасаться, я не стану вас обманывать.
Конечно, его слова могли означать, что он надел свою привычную маску высокомерной манеры общения, но я-то знала, что он не хвастает, познания Луи в данной области действительно были обширны.
Нахмурив брови, но более-менее успокоившись, я, ни слова не сказав, позволила взять себя под руку, и мы вновь отправились на экскурсию по улицам Новых Афин. Верный данному обещанию, он больше не выходил за пределы образа говорливого чичероне.
– Обратите внимание на номер над дверью этого дома, более крупный, чем на соседних домах.
Мы спускались вниз по улице Бланш. Я посмотрела и убедилась в том, что действительно, на некоторых домах эмалированные таблички с номерами значительно превышали допустимо нормальные размеры.
– Да, странно…
– Это – единственное сохранившееся до наших дней свидетельство, что когда-то здесь находился публичный дом.
– В самом деле?
Моя наивность вызвала тонкую улыбку у него на устах, но он быстро стер ее, опасаясь снова меня обидеть.
– До того как в 1946 году благодаря закону Марты Ришар все они не оказались закрыты из благих побуждений. Борделям и другим подобным заведениям было рекомендовано не выставлять на открытое обозрение свое предназначение и вести себя скромно. Им не разрешалось вывешивать таблички на улице или устраивать витрины, как в Амстердаме. Можно было лишь намекнуть, добавить какие-то элементы декора, слегка изменив фасад, чтобы заинтересованный человек без труда мог найти то, что ему нужно.
– Например?
– Всем известные красные фонари или более скромные знаки: матовые стекла в окнах первого этажа, маленькое смотровое окошечко у входной калитки, а также жалюзи, которые никогда не поднимались. В данном районе арсенал решений для обозначения домов терпимости пополнился «большими номерами».
Я не стала высказывать свое мнение по этому поводу, но весь оставшийся экскурс был посвящен соответствующей теме. Места, которые мы посетили: улицы, дома, памятники – все рассматривалось через призму плотских удовольствий, которым наши предки уделяли достаточно много времени. В Орлеанском сквере Луи еще раз вернулся к теме душераздирающей страсти Шопена к Жорж Санд; у дома номер 8 на улице Ля Бриер пустился рассказывать мне в подробностях о супружеской измене поэтессы Марселины Деборд-Вальмор и ее любовной связи с Анри де Лятушем, длившейся тридцать лет… Но гвоздем программы без сомнения стал его захватывающий рассказ о девушках легкого поведения, поселившихся вокруг расположенной в глубине квартала церкви в неоклассическом стиле.
– Так как они находили клиентов сначала среди строителей, возводивших собор, а потом, когда стройка закончилась, начали заманивать прихожан после мессы, их и прозвали согласно названию храма: лоретки.
Нашему взору как раз предстал собор с четырьмя коринфскими колоннами, подпирающими античный портик храма Нотр-Дам де Лорет.
– Постойте, мне показалось, что вы раньше говорили, будто этот район населяла шикарная публика, разве не так?
– Именно! Но и к лореткам это относится в равной мере! – воскликнул Луи с горячностью. – Они не имели ничего общего с проститутками с площади Бастилии или из Бельвиля. Те, в основном, служили прачками или модистками и продавали свое тело тайком, чтобы только свести концы с концами.
– А лоретки?
– Ни за что! В большинстве это были приличные девушки, воспитанные, грамотные. Многие из них находились на содержании у своих любовников. Если они и занимались проституцией, то из любви к жизни, а не ради материальной выгоды.
