Роммеля охватило отчаяние, которое он излил ОКВ: там по-прежнему не желали прислушаться к его предупреждениям. «Они больше не верят моим донесениям. Что-то должно произойти. Войну на Западе надо кончать… А вот что будет на Востоке?» Когда Роммель отбывал, Зепп Дитрих пытался уговорить его не ехать в Рош-Гюйон по главной дороге. Роммель с улыбкой отмахнулся от предостережений.
Менее чем через час его открытый «хорьх» обстреляли в районе Сен-Фуа-де-Монгомери два «Спитфайра». Тяжело раненного Роммеля выбросило из машины. Некая француженка, шедшая в лавку за мясом, при виде самолетов в панике спряталась. Она вспоминала, что местные жители усмотрели иронию в том, что Роммеля обстреляли у деревни, название которой было так похоже на фамилию его главного противника. Роммеля доставили сначала в аптеку в Ливаро, а затем в госпиталь в Берне
[210]
. Для него война на этом закончилась.
Узнав о происшествии, Эбербах немедленно отбыл в Берне вместе с военным врачом. В 21:30 в штаб танковой группы «Запад» позвонил Шпейдель и сообщил приказ фюрера: генерал-фельдмаршал фон Клюге принял командование группой армий «Б», продолжая при этом исполнять обязанности главнокомандующего Западным фронтом. Как только Эбербах вернулся, ему позвонили из штаба Клюге и приказали передать 7-й армии одну танковую дивизию, чтобы не допустить прорыва американцев в районе Сен-Ло. В стенограмме разговора его ответ не зафиксирован, но вполне очевидно, что Эбербах категорически возражал. Через несколько минут позвонил уже сам Клюге. Эбербах объяснил ему, что «его армейская танковая группа сдерживает мощный натиск англичан». После этого подробно описал всю опасность положения. Единственный резерв – 12-ю танковую дивизию СС «Гитлерюгенд» – у него только что забрали. В разговоре, который явно велся на повышенных тонах, Клюге решительно отмел все запросы Эбербаха на подкрепления как даже не подлежащие рассмотрению. В стенограмме сказано, что Клюге напомнил ему о положении на Восточном фронте и о той стремительности, с которой наступает Красная армия, осуществляя операцию «Багратион». Но Эбербах не сдался. Он снова напомнил об угрозе, которая нависла над его участком, и тех последствиях, к которым приведет отправка одной из его танковых дивизий в район Сен-Ло.
Той ночью начались первые артобстрелы в рамках подготовки операций «Гудвуд» и «Атлантик». Их целью было заглушить звук выдвигавшихся на исходные позиции танков, но обстрелы лишь подтвердили то, что немцам уже было и так известно. Операция «Атлантик» была наступлением канадцев, проводившимся одновременно с «Гудвудом». Ее целью было овладение Воселем, южной частью Кана и прилегающими районами. Снаряды канадской артиллерии попали в крупный склад топлива и боеприпасов в Воселе, вызвав чудовищный взрыв.
Из всех наступлений, предпринятых в Нормандии, «Гудвуд» был для врага наиболее очевидным. Все попытки скрыть его ложными мероприятиями, включая «заранее записанные радиопереговоры», чтобы создать впечатление наступления на Комон, были обречены на провал. Даже если бы немецкие самолеты и НП в Коломбеле не засекли передвижения англо-американцев, приближение танков по такой жаре было видно издалека благодаря тучам пыли, поднятой машинами. Расставленные вдоль дороги знаки с надписью «Пыль убивает» (привлекая огонь германской артиллерии) выглядели насмешкой на фоне одетых в белые парусиновые гетры и белые перчатки регулировщиков из военной полиции: те все время подгоняли танки.
«Гудвуд» стал также провалом военной разведки. Даже используя для аэрофотосъемки истребители «Мустанг», штаб Демпси все равно считал, что глубина обороны Эбербаха составляет менее 5 км. На деле же немцы имели пять линий обороны, протянувшихся до дальней оконечности гряды Бургебю – общей глубиной более десяти километров. К тому же англичане, хотя и узнали о наличии на фронте 16-й полевой дивизии люфтваффе, ни малейшего понятия не имели о количестве 88-мм орудий, прибывших в составе зенитно-артиллерийского корпуса генерал-лейтенанта Пиккерта. Потом танкисты станут проклинать разведчиков, обзывая их «гадалками».
В ту ночь 11-я танковая дивизия первой переправилась по мостам через Орн на плацдарм к востоку от реки. Несмотря на то что Монтгомери пересмотрел план действий, штаб Демпси и не думал остужать пыл подчиненных. «Мы помчимся вперед на полной скорости!» – объявил своим офицерам командир одной из бригад 7-й танковой дивизии. «Нас, вне всяких сомнений, ждет гораздо более масштабное сражение, чем при Аламейне, – записал в дневнике командир батальона 13/18-го гусарского полка. – К востоку от Орна все так забито войсками и техникой, что трудно даже поверить, если не увидишь сам – ни один сад не пустует, ни одно поле». Возможно, что воспоминания о североафриканских победах были вызваны еще и сильной жарой вкупе с ужасной пылью, «по общему мнению, сравнимыми с пустыней», а также тучами комаров. Солдаты жаловались, что армейский репеллент лишь еще больше привлекает насекомых.
Офицеры Гвардейской танковой дивизии очень хорошо понимали, что в Северной Африке они не сражались и что их ждет первое большое сражение. Художник-декоратор Рекс Уистлер, хотя и был на пятнадцать лет старше других командиров рот танкового батальона Уэльского гвардейского полка, горел желанием отправиться в бой вместе со всем батальоном. И он не считал войну достаточным основанием для того, чтобы бросить живопись. Еще в Англии Уистлер заказал у деревенского кузнеца металлический ящик, который можно было закреплять снаружи башни танка. Там он хранил краски, кисти и небольшие холсты. Но, будучи младшим офицером батальона, он отвечал за похороны убитых, и двадцать деревянных крестов, которые приходилось возить на танке, вызывали у его экипажа суеверный страх.
Как и поэт Кит Дуглас, Уистлер предвидел свою смерть. Он сказал другу, что хочет быть похороненным не на большом военном кладбище, а там, где погибнет. Незадолго до того, как командир дивизии генерал-майор Адэр созвал офицеров на совещание, Уистлер написал последнее письмо своей матери, сидя в саду, где стояли его танки. Он положил в конверт «несколько листьев омелы с дерева над моим биваком» – куском брезента, натянутым рядом с танком для отдыха экипажа. В сумерках 17 июля Френсис Портал, однополчанин Уистлера, обратился к нему, пока двигатели танков прогревали и проверяли в последний раз. «Полагаю, увидимся завтра вечером», – сказал Портал на прощание. «Надеюсь», – печально отозвался художник.
Все высшее командование союзников молилось о том, чтобы Монтгомери совершил наконец прорыв. Даже его недруги в Королевских ВВС, включая Харриса, не возражали против запрошенной им массированной поддержки с воздуха. Командир авиасоединения маршал авиации Конингем, который больше всех не любил Монтгомери, горячо желал ему успеха, поскольку нуждался в площадках для полевых аэродромов. Главный маршал авиации Теддер, в частном порядке обсуждавший с Конингемом, как им добиться отстранения Монтгомери, отправил командующему армейской группой письмо с заверениями, что ВВС будут в полном его распоряжении для реализации «Вашего далекоидущего решительного плана».
