На восточном фланге английская 3-я пехотная дивизия сумела взять Туфревиль после гораздо более ожесточенного боя, чем ожидалось, поскольку бомбы там не попали в цель. Тем не менее некоторые части дивизии вышли на южную опушку Баванского леса и с наступлением ночи двинулись на Троарн. Немецкая 364-я пехотная дивизия за день боев понесла такие потери, что это глубоко обеспокоило генерала Эбербаха. Еще больше его беспокоила брешь в обороне между Троарном и Эмьевилем, которую англичане, к счастью для него, не обнаружили. «Противнику нужно было лишь двинуться туда, и он бы совершил прорыв. Для нас это был тяжелый момент», – отмечал генерал.
В 17:45 Эбербах приказал 12-й танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» заткнуть эту брешь. Но всего через пятнадцать минут ему сообщили, что по пути дивизию атаковали англо-американские истребители-бомбардировщики, в результате чего она потеряла десять боевых машин. После наступления темноты, по словам Эбербаха, «англичане застыли на месте, словно произошло чудо». «Гитлерюгенд» закрыл брешь, и у Эбербаха вновь появилась сплошная линия обороны, пусть и удерживаемая минимальным количеством личного состава и техники.
На следующий день, 19 июля, английские дивизии провели новые атаки, но теперь уже малыми силами. Начался дождь, небо затянуло тучами, и в нем не было ни одного «Тайфуна». Было захвачено еще несколько деревень, но большая часть гряды Бургебю оставалась в руках немцев. Расположенные на ней батареи 88-мм орудий продолжали без труда подбивать танки. Немцы стягивали тыловые части для восполнения потерь и свежие дивизии для укрепления линии обороны. 2-я танковая дивизия, находившаяся напротив стыка английских и американских позиций, была переброшена восточнее для укрепления левого фланга армейской танковой группы «Запад», а из Амьена выдвинулась 116-я танковая дивизия. Единственным серьезным результатом операции «Гудвуд» стало то, что Эбербах и Клюге окончательно убедились: основное наступление в Нормандии состоится на английском участке и нацелено будет на Париж. Через два дня англичане узнали об этом из перехвата «Ультра».
В полдень во Францию прибыл фельдмаршал А. Брук. Одной из его целей было развеять нелепые подозрения Черчилля, считавшего, что Монти пытается помешать его визиту во Францию. Повидавшись после обеда с Монтгомери, он отметил, что тот «находится в отличном настроении и весьма доволен своими успехами восточнее Кана». Возможно, Монтгомери просто делал хорошую мину при плохой игре. Пропасть между заявлениями, сделанными ранее, и реальностью, всплывшей на поверхность уже после достопамятной пресс-конференции, создала крайне неловкую ситуацию.
В канун сражения военным корреспондентам говорили о прорыве «в русском стиле», в ходе которого 2-я армия сможет продвинуться на 160 км, а то и дальше. Некоторые журналисты указали на то, что это как раз расстояние до Парижа. Когда через два дня тот же самый полковник был вынужден признать, что наступление захлебнулось, его слова потонули в выкриках аудитории. Он пытался объяснить, что появились «Тигры» и «Пантеры» и что генерал Монтгомери поручил официальный приказ сверху не рисковать и не доводить дело до провала. Этому заявлению не поверили.
На следующий день успокаивать разъяренных журналистов послали бригадного генерала Альфреда Невилла из штаба 21-й армейской группы. Он попытался расписать положительные стороны прошедших событий. 2-я армия овладела южной частью Кана и теперь контролировала важную сеть коммуникаций. Но затем генерал заявил, что целью операции был не прорыв немецких позиций, а лишь проникновение в немецкий тыл. В ответ журналисты напомнили ему о том, что говорилось до наступления. На следующий день начальник штаба 2-й армии предпринял еще одну попытку разъяснить ситуацию, насытив свое выступление избытком специальных военных терминов. Один американский журналист попросил его перевести сказанное, чем вызвал взрыв гомерического хохота.
20 июля жара стала невыносимой, а затем вновь пошли дожди. Под этими ливнями земля совсем раскисла, а окопы заполнились водой. Слой грязи на дорогах доходил до полуметра. Условия стали настолько ужасными, что их удалось использовать в качестве предлога для официального прекращения операции «Гудвуд».
После всех обещаний это вызвало глубокое разочарование у солдат, которые участвовали в операции. Один пехотный офицер, прикомандированный к 7-й танковой дивизии, расположился со своим батальоном близ Демувиля в поле, «усеянном убитыми немцами. Несметные полчища мух кружили над телами, в открытых ранах копошились черви. Это было отвратительно, и все же я не мог оторвать взгляд от паренька не старше шестнадцати лет. Его подбородок был едва тронут пушком. Казалось, мертвые глаза глядят в бесконечность. Зубы оскалились в предсмертной агонии. Он убил бы меня не колеблясь, и все же мне стало грустно».
Для некоторых напряжение было слишком сильным. Командир батальона 3-го танкового полка вспоминал, как три старших сержанта попросили перевести их в другой род войск. «Приходит время, когда запасы храбрости иссякают», – заметил он. Танкистов также потрясли масштабом потерь в 11-й танковой дивизии. «Причиной могли быть как грубые просчеты командования, – писал в своем дневнике майор 13/18-го гусарского Джулиус Нив, – так и то, что “гадалки” невнимательно раскладывали свои карты. Возможно, они считали, что у немцев оборона тоненькая и, как только мы ее прорвем, можно будет идти вперед без остановок. Но мне в любом случае кажется, что, когда дивизия, которую готовили в течение трех лет, и готовили хорошо, теряет две трети танков уже во втором бою, – это чудовищно».
Единственным утешением во время ливней было то, что сами танкисты оставались относительно сухими внутри машин или под навесами рядом с ними. «Слава богу, что я не пехотинец, которому приходится выбирать между тем, чтобы оставаться «сухим» прямо на земле, и спасением от минометного огня в окопе, на метр залитом водой», – отмечал майор Нив.
Полевой эвакопункт 3-й пехотной дивизии был развернут в Эсковиле, недалеко от злополучного минного поля. «Шел дождь, повсюду летали комары, и ты просыпался с совершенно опухшим лицом, – писал один из врачей. – Именно там нам пришлось иметь дело с чудовищным количеством случаев боевой усталости. С ней слегло даже несколько наших коллег, что вызывало некоторое беспокойство. Все это начинало казаться каким-то проклятием, потому что раненые прибывали в хорошем состоянии, а затем без всякой причины начинали увядать. На наших руках умирало больше людей, чем где бы то ни было».
В ходе этой короткой операции англичане и канадцы потеряли 5537 человек. За время, прошедшее с начала вторжения в Нормандию, число потерь дошло до 52 165 человек. «Гудвуд» провалился по целому ряду причин. При разработке плана операции не хватало четкости, а на совещаниях – честности. Демпси грезил о прорыве, а Монтгомери тем временем давил на О’Коннора, требуя максимальной осторожности. Но нерешительное наступление практически всегда приводит к потере большего числа танков, чем мощный удар. Главной ошибкой О’Коннора был отказ согласиться с тем, что подготовку операции не удастся полностью скрыть от немцев. Нужно было очистить все минные поля. Лишь тогда, при условии значительного ускорения темпов наступления, можно было надеяться в полной мере использовать психологический эффект массированной бомбежки.
