На следующий день Роммель направил Гитлеру оценку положения на Западном фронте. Он предупреждал фюрера, что англо-американцы вскоре прорвут фронт, после чего быстро дойдут до границы Германии. Документ заканчивался следующими словами: «Вынужден просить вас, мой фюрер, безотлагательно сделать выводы из сложившейся ситуации. Роммель, фельдмаршал». Когда Роммель отдал письмо для отправки, он сказал Шпейделю: «Я дал Гитлеру еще один шанс. Если он не сделает необходимых выводов, начнем действовать мы».
17 июля, во время встречи в штабе танковой армейской группы «Запад», Роммель остался наедине с Эбербахом и спросил, что тот думает о создавшемся положении. «Мы переживаем величайшую катастрофу, ведя войну на два фронта, – ответил Эбербах. – Войну мы проиграли. Но необходимо нанести англо-американцам как можно большие потери, чтобы вынудить их заключить перемирие, а уж тогда не допустить Красную армию в нашу Германию».
«Согласен, – ответил Роммель. – Но можете ли вы представить себе, что наш противник пойдет на переговоры, пока во главе страны стоит Гитлер?» Эбербаху пришлось с ним согласиться. «Значит, дальше так продолжаться не может, – продолжал Роммель. – Гитлер должен уйти». Танковые дивизии были позарез нужны на Восточном фронте. А на западе, пытаясь наладить переговоры, немцы могли отступить к линии Зигфрида.
«Не приведет ли это к гражданской войне? – спросил Эбербах. – Худшего и представить себе нельзя». Этого больше всего боялись офицеры, не забывшие ноябрь 1918-го, революционные выступления в Берлине, Мюнхене, восстание моряков в Вильгельмсхафене. Час спустя Роммель получил смертельное ранение в голову при обстреле «Спитфайров» недалеко от Сен-Фуа-де-Монгомери. Он и не знал, что покушение на Гитлера должно было состояться через три дня.
Такие покушения случались и раньше, но неизменно проваливались из-за неудачного стечения обстоятельств
[216]
. Гитлер избежал смерти, в последний момент сменив место проведения совещания, словно обладал звериным чутьем или пресловутым шестым чувством. А заговорщики столкнулись с коренной проблемой, о которой раньше как-то не задумывались: как отреагируют на события англо-американцы?
Англичане далеко не были уверены, что убийство Гитлера может принести им пользу. Его руководство войсками, начиная со Сталинградской битвы, было для вермахта катастрофическим. За полтора месяца до дня «Д» командование 21-й армейской группы так оценивало положение: «Чем дольше Гитлер будет оставаться у власти, тем лучшие шансы на победу будут у союзников». Однако в июне произошли некоторые изменения. Как сообщили Черчиллю, «начальники штабов пришли к единодушному выводу, что, с чисто военной точки зрения, сохранение Гитлера у руля германской стратегии можно считать преимуществом, принимая во внимание его многочисленные просчеты, но если смотреть на вещи шире, его следует устранить как можно скорее». Отдел спецопераций воспринял это как зеленый свет для начала операции «Фоксли», его собственного плана покушения на Гитлера. Идея заключалась в том, чтобы устроить засаду в районе Бергхофа, но всерьез эта операция так и не разрабатывалась. В любом случае после отбытия из Берхтесгадена Гитлер туда больше не вернулся. Что еще важнее, Черчилль пришел к выводу, что Германию необходимо окончательно разбить на поле боя. Перемирие, подписанное в ноябре 1918 г., и последовавший за этим провал попыток оккупировать Германию позволили возникнуть мифу об ударе в спину, популярному среди националистов и фашистов. Они убедили себя в том, что немецкую армию предали революционеры и евреи.
В 1943 г. Сталин также отказался от планов убить Гитлера, хотя и по другим причинам
[217]
. После Сталинграда Советскому Союзу больше не угрожало поражение, и теперь Сталин стал опасаться, что в случае устранения Гитлера западные союзники могут не устоять перед соблазном заключить с Германией сепаратный мир. Нет абсолютно никаких доказательств того, что подобные планы рассматривались, но чем ближе к концу войны, тем упорнее Сталин, привыкший считать других не глупее себя, возвращался к мысли, что американская промышленность способна перевооружить вермахт и тем помешать победному наступлению Красной армии. В действительности Черчилль и Рузвельт неуклонно сохраняли верность принципу принуждения Германии к полной и безоговорочной капитуляции
[218]
.
Штауффенберга, Трескова и большинство их единомышленников можно считать политически наивными из-за надежд на то, что Англия и США пойдут на переговоры после смерти Гитлера. Планы и ход подготовки переворота отличались удивительным непрофессионализмом для людей с их опытом работы в Генштабе. Некоторые искренне восхищались Гитлером, пока жизнь не убедила их в полной преступности его режима. Однако нельзя усомниться в их мужестве и самопожертвовании. Они мечтали хоть как-то сохранить идеализированный образ Германии, возвышенную и не столь националистическую версию кайзеровской Германии, какой она была до 1914 г. Они могли надеяться и сохранить свои фамильные поместья, которые потеряли бы в случае вступления в Германию советских войск, хотя, вероятно, понимали, что для этого уже слишком поздно. Но прежде всего ими двигало чувство долга. Они понимали, что попытка переворота не получит серьезной поддержки населения, так что их самих и их родственников предателями будут считать все немцы, а не только гестаповцы. Шансы на успех были весьма зыбкими. Но, как говорил Штауффенберг, «раз генералы до сих пор ничего не добились, пришло время полковников». Их долгом было попытаться сохранить честь Германии и немецкую армию, даже если потом и возникнет очередная легенда об ударе в спину.
