Утром, минута в минуту, прибыли Рундштедт и Роммель. «Фюрер выглядел нездоровым и переутомленным, – отметил начальник штаба Роммеля генерал Шпейдель. – Он беспокойно вертел в руках то очки, то цветные карандаши. Подавшись вперед, сидел в своем кресле, тогда как фельдмаршалам сесть не предложил. Казалось, вся прежняя гипнотическая сила фюрера улетучилась бесследно. Коротко и холодно поздоровавшись с прибывшими, Гитлер заговорил громким голосом, выражая свое неудовольствие успехом высадки англо-американцев, упрекал местное командование, потом приказал любой ценой удержать крепость Шербур».
Рундштедт, после нескольких вводных замечаний, попросил Роммеля подробно доложить обстановку. Роммель заговорил о «безнадежности противостояния противнику, который имеет подавляющее превосходство на суше, на море и в воздухе». Он констатировал полный провал воздушной и морской разведки, но подчеркнул, что его дивизии на побережье противнику не удалось застать врасплох и что «солдаты и офицеры, ведя неравный бой, сделали больше, чем было в человеческих силах». Далее он предсказал падение Шербура и высказался против линии Гитлера, который определил 16 городов на побережье Ла-Манша и Бретани как крепости, которые надлежит удерживать до последнего человека. На их оборону было отвлечено примерно 200 000 солдат и офицеров, бесценная техника и боеприпасы, тогда как англо-американцы чаще всего просто обходили эти крепости. Противник еженедельно высаживает на берег, продолжал Роммель, две-три дивизии, хотя действует он неспешно и методично, и ни вермахт, ни люфтваффе, ни кригсмарине не в силах противостоять его подавляющему превосходству. В итоге предложил отвести войска на 10–15 км к востоку и югу от реки Орн. В этом случае он сможет собрать в кулак танковые дивизии и нанести мощный контрудар. Фельдмаршал также настаивал на подготовке оборонительной линии по Сене. Рундштедт целиком его поддержал. Он предлагал отойти за линию Сены и Луары, оставив противнику весь северо-запад Франции.
Гитлер, не желавший смотреть правде в глаза, вышел из себя и разразился длинной речью, «гипнотизируя самого себя». Он обещал, что ракеты «Фау-1», впервые массированно примененные накануне, «будут иметь решающее влияние на исход войны с Англией». На этом месте он прервал обсуждение и продиктовал представителю рейхсминистерства пропаганды официальное заявление о мощи оружия «Фау». Оба фельдмаршала, вытянувшись, слушали монолог разъяренного фюрера. Гитлер наотрез отказался обстреливать ракетами «Фау» плацдармы высадившихся англо-американцев или южные порты Англии. Он считал, что ими нужно обстреливать только Лондон, чтобы поставить англичан на колени. Роммель пожаловался на фактическое отсутствие поддержки со стороны люфтваффе, и тут Гитлер согласился, сказав, что командование ВВС ввело его в заблуждение. Однако он пообещал, что очень скоро «тучи» реактивных истребителей покончат с господством англо-американской авиации в воздухе.
Роммель с нарастающим гневом потребовал, чтобы представители ОКВ побывали на передовой и своими глазами увидели обстановку. «Вы требуете от нас веры, – сказал он Гитлеру, – но не верите нам самим!» Гитлер при этих словах заметно побледнел, но промолчал. В этот момент, словно подтверждая доклад Роммеля о превосходстве авиации противника, прозвучала сирена воздушной тревоги, и всем пришлось спуститься в бомбоубежище.
Оказавшись там, Роммель обрисовал и общую ситуацию: Германия оказалась в изоляции, Западный фронт вот-вот рухнет, вермахту грозит поражение и на Восточном фронте, и в Италии. Он уговаривал Гитлера как можно скорее закончить войну. Гитлер метал громы и молнии. Позднее его адъютант от люфтваффе вспоминал: «Гитлер не выносил подобных речей от своих фельдмаршалов». Роммелю фюрер сказал, что Англия и Америка не пойдут на переговоры. В этом он был прав, а оптимизм июльских заговорщиков и Роммеля оказался чрезмерным. Но Гитлер добавил, что уничтожение Германии уже согласовано между ее противниками, а потому все будет зависеть от «фанатичного сопротивления». Отпуская Роммеля, Гитлер сказал ему: «Не тревожьтесь о том, как вести войну, лучше сосредоточьтесь на разгроме вторгшихся войск».
Когда Рундштедт и Роммель покидали Марживаль, старший адъютант Гитлера генерал Шмундт предупредил их о том, что через два дня фюрер намерен посетить Рош-Гюйон и лично побеседовать с командирами боевых частей и соединений. Однако, возвратившись в свои штабы, они узнали, что вскоре после их отъезда прямо над бункером взорвалась ракета «Фау», у которой вышла из строя система наведения. Гитлер в ту же ночь вернулся в Берхтесгаден и больше уже не выезжал за пределы рейха.
Поздно вечером 12 июня на Англию стали падать первые самолеты-снаряды «Фау-1», четыре из них взорвались в Лондоне. «Жителей Южной Англии в данное время тревожит только одно, – писал один британский журналист. – Им не дает покоя то, что над головой летает не просто молодой фашист, готовый нажать кнопку бомбосбрасывателя, а некий лишенный человеческого разума, жутковатый, как в книгах Г. Уэллса, робот… В настроениях людей сейчас преобладает сильное раздражение, хотя очень многие англичане охотно скажут вам, что они не против того, чтобы оказаться в одной упряжке с парнями, которые дерутся в Нормандии, пусть война здесь, в Англии, куда меньше по масштабам». Но удары «Фау» непрерывно нарастали, а вместе с ними росло напряжение англичан. «Зловещий вой сирен» в Лондоне напоминал о худших временах «воздушного блицкрига» летом 1940 г. Тысячи горожан снова стали ночевать на станциях метро.
Военный кабинет неоднократно обсуждал сложившуюся ситуацию. 16 июня Уинстон Черчилль советовался с министрами, не следует ли по ночам прекращать огонь зениток, чтобы лондонцы могли выспаться. Против «пикирующих снарядов», как прозвали ракеты «Фау», гораздо лучше действовали истребители-перехватчики. Лучше всего показали себя в операциях по перехвату «Фау» летчики авиакрыла самолетов «Темпест» («Буря»), базировавшиеся на мысе Данджнесс. Поднятые по тревоге 16 июня, они сбили из своих 20-мм пушек 632 самолета-снаряда «Фау-1» – больше трети всего числа «Фау», сбитых авиацией союзников за последующие три месяца. 42 «Фау» сбил летчик-бельгиец Рене ван Леард. «Эти штуки, – писал командир крыла подполковник Р. Бомонт, – мчались в ночном небе, треща, как готовый заглохнуть мотоцикл, а из хвостовой их части вырывалось пламя». Самолет «Темпест» имел чуть большую скорость, чем самолет-снаряд «Фау». Однажды Бомонт, израсходовав боекомплект, повел машину рядом с «Фау». Умело пользуясь воздушным потоком, обтекающим сверху крыло самолета, он заставил ракету приподняться, не соприкасаясь с ней. В результате «Фау-1» потерял ориентацию, стал вращаться и штопором рухнул на землю. В подавляющем большинстве случаев, однако, пилоты сбивали их из пушек, хотя взрыв тонны аматола в нескольких сотнях метров от самолета – вещь крайне неприятная.
Как пришлось убедиться самому Гитлеру в Марживале, «Фау-1» не отличались надежностью. В докладе генерального директора французской жандармерии вишистскому правительству указывалось, что многие самолеты-снаряды (до пяти штук в сутки) падали на землю, так и не долетев до Ла-Манша. Один упал к северо-востоку от Алансона, в тылу армейской танковой группы «Запад». И все же, несмотря на такую неточность и на то, что многие были сбиты перехватчиками союзников, на Лондон упало достаточно «Фау-1», чтобы вызвать серьезную озабоченность. Одна ракета попала в часовню гвардии, рядом с Букингемским дворцом, во время воскресной службы. Погиб 121 человек. По свидетельству фельдмаршала А. Брука, 27 июня заседание военного кабинета завершилось «жалобными причитаниями Герберта Моррисона [министра внутренних дел], который представляет собой, пожалуй, законченный образец труса. Он потерял голову от летающих бомб и того воздействия, которое они оказывают на настроения в народе. Дескать, после пяти лет войны мы не вправе просить людей выдерживать такое напряжение и т. д. и т. п.!». Брук в своем дневнике отметил: Моррисон настаивал на том, чтобы в корне изменить всю стратегию английских войск во Франции. «Единственной нашей целью должно стать освобождение только северного побережья Франции. В его речи были сплошные эмоции. Между тем не имеется ни малейших признаков того, что лондонцам не под силу вынести эти налеты – а если бы таковые имелись, достаточно объяснить людям, что впервые в истории они имеют возможность разделить опасность со своими сыновьями, которые сражаются во Франции, и что снаряды, падающие на Лондон, по крайней мере, уже не угрожают сыновьям. Слава богу, Уинстон быстро закрыл ему рот».
