В распоряжении Уайнтроба имелось пятнадцать фельдшеров, которые занимались больными в десяти больших госпитальных палатках и восьми малых, шестиместных. Поступали больные с выдвинутых ближе к передовой эвакопунктов. В госпитале им давали сутки полного отдыха и легкие успокаивающие средства. На второй день им предоставляли возможность помыться и переодеться в чистое обмундирование. Обход психиатра следовал на третий день. Наиболее тяжелых больных эвакуировали в тыл, остальных же Уайнтроб делил на три категории: годных к немедленному возвращению в строй после кратковременного отдыха; годных к прохождению повторного курса военной подготовки; не годных к дальнейшему прохождению службы в боевых частях. Доктору было ясно, что некоторые солдаты никогда не смогут оправиться от пережитого в бою потрясения – будут только мешать остальным и даже представлять для них опасность.
Начал Уайнтроб с того, что создал лагерь отдыха, прозванный солдатами «курортом». Там крутили кино и играли в бейсбол. «Курорт» оказался слишком притягательным, и очень скоро многие солдаты, которым хотелось передохнуть от боев, стали симулировать симптомы боевой усталости. С учетом этого доктор разработал другую систему: отработка штыковых приемов, стрельба по мишеням и марш-броски для обретения заново боевых навыков и уверенности в своих силах. Командовали здесь сержанты, выздоравливающие после легких ранений. Эта программа позволяла врачу также изучать пограничные состояния. Из 1822 больных (одна восьмая всех небезвозвратных потерь) удалось вернуть в строй 775 человек. Чуть больше половины из них – 396 человек – продолжали воевать по истечении 14 недель. Уайнтроб считал: «Человек, переживший психологический срыв дважды, уже никогда не станет полноценным бойцом».
Из сказанного выше несомненно следует, что проблема повышенной уязвимости пополнений требовала немедленного решения. Уайнтроб вместе с руководителем программы боевой подготовки майором Г. Б. Хэнкинсом убедили генерала Герхардта изменить систему. Не нужно посылать вновь прибывших по взводам в ночное время сразу по прибытии, их следует вместо этого придерживать в тылу, продолжая военную подготовку, пока полк, к которому они приписаны, не будет отведен во второй эшелон. Это даст возможность приучить новичков к действиям в условиях, когда над их головами свистят пули и снаряды пулеметно-артиллерийской поддержки, а вокруг лопаются взрывпакеты, имитирующие разрывы снарядов. Необходимо также приобщать пополнения к традициям части – например, выдавать им серо-синие нашивки дивизии, не дожидаясь, пока они попадут в свой взвод. Осенью 1944 г. почти все нововведения Уайнтроба были приняты всеми соединениями Сухопутных войск США.
Немецкие офицеры, в свою очередь, узнав обо всем этом, лишь покачали бы удивленно головами. Их дивизии в Нормандии выдерживали постоянный натиск противника и не могли позволить себе роскошь дать солдатам несколько дней тыловой подготовки к боям. Пополнения буквально гнали на фронт, а если кто-то совершал самострел, его казнили. 15 июля обер-ефрейтор 91-й воздушно-десантной дивизии писал домой: «Краммер, парень толковый и смелый, по глупости прострелил себе руку. Теперь его расстреляют». Единственной надеждой оставалось получить «хорошенькое Heimatschuss» – достаточно тяжелое ранение, чтобы тебя отправили на родину. Английских и американских психиатров поразило, как мало случаев психоневроза встречалось среди пленных немцев. Они недоумевали: то ли германские военные власти не желали признавать такую болезнь, то ли за одиннадцать лет нацистской пропаганды солдаты лучше подготовились к войне?
Глава 17
Кан и гора Голгофа
И во время операции «Эпсом», и после нее Монтгомери гнул свою линию: докладывать Эйзенхауэру как можно меньше. «Теперь Айк уже не так сияет, как прежде», – записал в своем дневнике адъютант Эйзенхауэра. Верховного командующего заботило прежде всего то, что «Монти наступает слишком медленно», и он высказал это Черчиллю, когда битва была уже в полном разгаре.
Заместитель Эйзенхауэра Главный маршал авиации Теддер и маршал авиации Конингем даже обсуждали, удастся ли добиться отстранения Монтгомери от должности. Конингем, командир авиасоединения, поддерживавшего с воздуха 21-ю армейскую группу, завидовал Монтгомери начиная с кампании в Северной Африке. Он никогда не мог простить Монтгомери стремления присвоить все лавры себе. Теперь же его бесили попытки Монти представить дело так, будто все идет по разработанному плану, тогда как на деле не удалось даже захватить площадки для полевых аэродромов.
Американские генералы все резче порицали немыслимые предосторожности, принимавшиеся англичанами на своем участке фронта. С начала вторжения по 30 июня британская 2-я армия потеряла 24 698 человек, в то время как потери американцев составили почти в полтора раза больше – 34 034 человека. (Немцы за тот же период потеряли 80 783 человека.) Потери, понесенные непосредственно в день «Д», были гораздо меньшими, чем предполагалось, но после этого ситуация стала стремительно ухудшаться. Английская пехота несла потери на 80 % выше предполагаемых, а пополнений оставалось все меньше и меньше, поэтому уже не удавалось доводить численность личного состава частей и соединений до штатной
[197]
.
Но у Монтгомери была даже более важная причина для осторожности, чем инстинктивное отвращение к тяжелым потерям, выработавшееся во время Первой мировой. Он избегал обсуждать с Эйзенхауэром напряженное положение с людскими ресурсами. Англичане боялись потерять авторитет, а вместе с ним и влияние. Черчилль опасался, что подобное признание слабости может уменьшить его влияние на Рузвельта как раз тогда, когда пришло время решать будущее послевоенной Европы. Однако не за горами было решение Монтгомери расформировать 59-ю дивизию ради того, чтобы пополнить другие соединения. В ноябре же, к вящему огорчению Черчилля, будет расформирована с той же целью и 50-я дивизия.
Нежелание Монтгомери нести потери в Нормандии долгое время было объектом критики. Но ошибки скорее были связаны не столько с личностью командующего, сколько с недостатками всей системы. Неудачные действия трех его дивизий, состоявших из ветеранов: 7-й танковой, 50-й Нортумберлендской и 51-й Шотландской, – показали, что многие английские части слишком сильно страдали от боевой усталости. Нежелание рисковать собой стало повсеместным, а потому редко кто использовал представлявшиеся возможности для наступательных действий. Неоднократный провал попыток прорвать оборону немцев в районе Кана привел к неизбежной потере наступательного порыва. 2-я армия в Нормандии все больше и больше полагалась на безотказную поддержку Королевской артиллерии и союзной авиации. Надежда на то, что мощные снаряды и бомбы сохранят жизнь английским солдатам, стала своего рода наркотиком для командования. Мирным французам, однако, снаряды и бомбы жизнь не спасали, и уже следующий этап наступления Монтгомери подтвердил эту истину с ужасающей наглядностью.
