Подписание с Францией договора о прекращении военных действий в Компьененском лесу 22 июня 1940 г. стало наивысшей точкой моей карьеры начальника ОКБ. Условия, наложенные на Францию, были разработаны в оперативном штабе ОКБ в преддверии ее разгрома, и по получении французской петиции я лично составил и переделал их в той форме, которая казалась мне наиболее подходящей. В любом случае мы не особенно торопились с этим, потому что фюрер хотел получить некие стратегические преимущества, прежде всего такие, как выход к швейцарской границе.
После того как дата и место проведения переговоров о прекращении боевых действий были назначены, фюрер попросил у меня мои наброски и уединился на сутки, чтобы просмотреть их и, во многих местах, перефразировать, так что в конечном счете я обнаружил, что, хотя содержание моих черновиков не изменилось, от первоначальной формулировки осталось мало. Вводная часть была идеей Гитлера и вышла исключительно из-под его пера.
Церемония подписания прекращения боевых действий состоялась на том самом историческом месте в Компьененском лесу, где в 1918 г. Германия просила мира, место, которое не затронула разрушительная сила бога войны, что произвело на меня и, вероятно, на других участников этого действия огромное впечатление. Я испытывал смешанные чувства: я осознавал, что это был наш час отмщения за Версаль, и испытывал чувство гордости за проведенную нами уникальную и победоносную кампанию, а также твердую решимость уважать чувства тех, кто был побежден в честном бою.
После короткого и официального приветствия французской делегации, возглавляемой эльзасцем генералом Хинтцигером, мы поднялись в железнодорожный вагон, который потом сохранили как национальный мемориал. Фюрер занял место в центре стола, а я сел позади него с актом о капитуляции. Три француза сели лицом к нам. Фюрер открыл церемонию, попросив меня прочитать вводную часть и наши условия договора. Затем фюрер со своими пятью помощниками вышел из вагона и покинул встречу, под приветствие почетного караула. Генерал Йодль сел с одной стороны от меня, а штабной офицер военного оперативного отдела – с другой, министр Шмидт из министерства иностранных дел был нашим переводчиком, который на всем протяжении переговоров делал это лучше всяких похвал.
Французы попросили час на изучение наших требований и укрылись в ближайшей палатке. Они установили телефонную связь со своим Верховными командованием на другой стороне линии фронта, и связь работала относительно хорошо, несмотря на некоторые перерывы, вызванные боевыми действиями. Во время этой паузы я мог обсудить с фюрером, который находился рядом, некоторые пункты, выдвинутые Хинтцигером.
Как и ожидалось, французы отчаянно пытались смягчить наши требования, и, чтобы выиграть время для передачи по телефону текста документа, – с чего они сразу же и начали – они заявили, что им нужно получить решение маршала Петена по некоторым вопросам. Я конечно же предпринял необходимые действия, чтобы мы могли беспрепятственно слушать их телефонные переговоры.
Французы использовали переговоры, чтобы внести новые предложения, даже после того, как я – с согласия Гитлера и Геринга – сделал некоторые уступки в вопросе демилитаризации французских ВВС. В связи с перехваченными нами донесениями Петен требовал новых послаблений, на что Хинтцигер ответил, что это бесполезно, ввиду моей непреклонной позиции.
Поэтому, в пять часов вечера, я решил передал министру Шмидту [главному переводчику министерства иностранных дел] ультиматум для этой делегации, которая вновь удалилась на совещание, срок ультиматума истекал в шесть часов. Когда французы, наконец, снова появились и стали предъявлять свежие требования – вероятно, вдохновленные Петеном, – я объявил им, что я не готов вести дальнейшие дискуссии и буду вынужден прекратить переговоры как безрезультатные, если к шести часам мне не сообщат, что они готовы подписать этот договор в его существующей форме. Услышав это, французы вновь удалились на последнее совещание; в начале седьмого часа они завершили свои последние телефонные переговоры, и Хинтцигер сообщил мне, что он получил санкцию подписать договор.
Когда церемония подписания закончилась, я отпустил всех участников и остался с генералом Хинтцигером наедине в салоне вагона. В нескольких военных выражениях я сказал ему, что я понимаю его позицию и трудность возложенной на него обязанности. Он вызывал у меня симпатию как офицер побежденной французской армии, и я выразил ему мое личное почтение; затем мы пожали руки. В ответ он попросил извинения за то, что однажды позволил себе выйти за рамки дозволенного, но мое высказывание незадолго до подписания документа, что соглашение вступит в силу только тогда, когда соответствующее соглашение о прекращении боевых действий будет также подписано и с Италией, глубоко шокировало его: германские вооруженные силы одержали победу над Францией, но итальянские никогда не делали этого. Он коротко отдал честь и покинул салон.
Этим вечером в штаб-квартире фюрера в столовой состоялось краткое празднование. После дроби военных барабанов прозвучал гимн «Nun danket alle Gott» – «Возблагодарим Господа нашего». Затем я произнес несколько слов в честь фюрера, как нашего победоносного полководца, и в конце моей речи со всех сторон на фюрера посыпались громкие аплодисменты; он в ответ только положил руку мне на плечо и сразу же покинул комнату. Этот день был кульминационным в моей карьере солдата...
[27]
В то время как основная часть наших войск на западе завершила свой широкомасштабный разворот на юг, на севере Франции и Бельгии сдался бельгийский король, а британские войска эвакуировались из Дюнкерка. Признаки стремительного отступления были видны на всем протяжении дорог, ведущих к Дюнкерку, представляя собой картину почти полного опустошения, которую я когда-либо видел или представлял себе. Даже если основная часть британских войск успела добраться до своих кораблей и спасти свою шкуру, это произошло только из-за того, что ошибочная оценка передислоцирования противника и рельефа местности помешали танковой армии фон Клейста кратчайшим путем с западного направления захватить Дюнкерк.
Для исторической достоверности хочу кратко рассказать здесь о том, что мне известно об обстоятельствах такого решения [об остановке у Дюнкерка], потому что версии, данные Генеральным штабом сухопутных войск и его главнокомандующим, которые я услышал на этом трибунале, несправедливо возлагают на Гитлера ответственность за это неверное решение. Я присутствовал на этом важном совещании с военным министерством, когда Гитлера попросили принять решение по этому вопросу: на самом деле у них просто не хватило смелости принять на себя ответственность за это в случае провала этой операции. Хотя некоторые из них были, наоборот, склонны положиться на Гитлера и следовать его советам, но в данном случае они переложили груз ответственности на него.
