Просьбы об усилении наших войск безопасности и полицейских отрядов поступали все более и более настойчиво, и первые попытки организовать меры безопасности путем взятия заложников и жестких репрессий стали теперь обыденным делом. Поскольку с Балкан тоже поступали призывы о присылке войск, а наши силы безопасности, выделяемые на разраставшуюся с каждым днем оккупированную территорию Советского Союза, уже не справлялись, фюрер потребовал проведения драконовских репрессивных мер и безжалостных действий, чтобы остановить террористов, до того как ситуация выйдет из-под контроля – прежде чем движение Сопротивления разрастется во много раз превосходящую нас силу, так что все наши оккупационные власти не смогут справиться с ней.
Таким образом, летом и осенью 1941 г. в свет вышли первые приказы о борьбе с этими новыми предательскими методами борьбы за нашей спиной, вредительско-диверсионной войны, начатой по воле темных сил – «секретных служб» [обратите внимание!] – бандитами, шпионами и другими скрывающимися подонками, затем поддержанными идеалистами, которых теперь все прославляют как великих и патриотичных национальных «героев».
Эти приказы вместе с «законами о заложниках» других командующих составили декрет фюрера «Nacht und Nebel» – «Мрак и туман», который подписывал я сам, куда входили также все другие жестокие приказы 1942 г., предназначенные для того, чтобы превзойти врага в их самом дегенеративном методе ведения войны, всю жестокость и эффективность которой можно было оценить по достоинству только в моем кабинете, куда стекались все эти отчеты. Целью этих приказов было без прикрас показать всем немецким офицерам, которые были воспитаны в воображаемом мире «рыцарской» войны, что, столкнувшись с такими методами, выживет только тот, кто не побрезгует прибегнуть к самым безжалостным репрессиям в ситуации, когда «беззаконная война теней» стала бесчестно использовать преступление, чтобы запугивать оккупационные власти и терроризировать все население страны. Эти методы секретной службы Британии были слишком чужды для нас, немцев, и для нашего менталитета, что служит оправданием такого предупреждения нашим людям; но правильно ли было убеждать их в том лозунгом: «Терроризм можно победить только терроризмом», может быть, и правы те, кто теперь, при взгляде назад, оспаривает это. Пока любой добропорядочный немец учует запах дыма, его дом уже будет объят пламенем...
В начале июня 1941 г., после моего возвращения в Берлин, я застал у нас дома Ганса Георга. Его раненое бедро уже полностью зажило, но из-за многочисленных операций мускулы и сухожилия причиняли ему при ходьбе ужасные страдания. Поэтому в итоге я разрешил ему перевестись из Хальберштадского полка в 29-й самоходный артиллерийский полк, который входил в 29-ю (самоходную) дивизию. Он всегда мечтал об этом, служа в моторизованной части, с новой боевой кавалерией. Сияя от счастья, он вновь покинул дом для нового полка. Когда он попрощался с матерью и сестрами, которые, как и он, не знали о том, что ждало его в будущем, я проводил его до двери и с тяжелым сердцем простился с ним. Я сказал ему: «Да пребудет с тобой Господь! Будь храбрым, но не делай глупостей и опрометчивых поступков, пока ты не должен будешь это сделать». Он, скорее всего, не понял меня, но быстро обнял меня и, счастливый, пошел по тропинке со своим чемоданом, винтовкой и обмундированием. Когда я вернулся в гостиную, жена сказала мне: «Ты вел себя с ним совсем по-другому и так серьезно! Что случилось?» Мне конечно же не удалось обмануть тонкое чутье матери. Я уклонился от прямого ответа, пробормотав, что предупредил его о том, чтобы он был осторожен со своей ногой.
Тяжелейший удар обрушился на нас, уже 18 июля мы получили известие, что он умер в полевом госпитале от тяжелого ранения, полученного днем ранее во время воздушного налета русских. Моя жена с остальной семьей была в это время в Хельмшероде: кто должен был сказать ей, что ее любимый сын, тот, о котором она так часто беспокоилась, был теперь похоронен в чужой земле, под Смоленском? С этой печальной миссией я отправил в Хельмшерод профессора Ниссена [семейного врача], поскольку я опасался, как моя жена, с ее чувствительным сердцем, воспримет эту новость. Тогда я впервые узнал, какими храбрыми бывают сердца жен и матерей.
Соболезнования фюрера были выражены в личном письме к моей жене; она была очень признательна за это. Хотя мы с женой были против публикации некролога, но фюрер все-таки распорядился опубликовать его, объяснив нам, что немецкий народ должен знать, что сыновья высокопоставленных полководцев тоже отдают свои жизни на поле боя.
С началом операции против России фюрер распределил структуру оперативного командования остальных театров военных действий, возложив ответственность за Финляндию, Норвегию, запад, Северную Африку и Балканы непосредственно на себя, то есть на Верховное командование, разгрузив таким образом военное министерство. В 1941 г. реальные боевые действия велись только в Финляндии, Северной Африке и на Балканах; в остальных же так называемых театрах военных действий ОКБ в основном шла только партизанская война.
Фюрер создал такое управление, потому что, за исключением Атлантического побережья, на этих театрах велись «коалиционные» войны, в которых Гитлер по политическим соображениям взял на себя и командование, и ответственность за сотрудничество с нашими союзниками: он непременно хотел оставить за собой все переговоры с главами их государств и штабными генералами. В то же самое время такое управление принесло значительное облегчение Генштабу сухопутных войск, хотя организация сухопутных войск все еще продолжала нести ответственность за поддержку их боеспособности, оснащение и снабжение.
По сути, я считал термин «театр военных действий ОКБ», который стал общеупотребительным, несчастной ошибкой: это привело к неверному пониманию фактической всеобъемлющей роли Верховного командования как наивысшего органа власти, главенствующего над всеми тремя родами войск на всех театрах военных действий; это неверное представление было в дальнейшем усилено тем, что фюрер полностью отстранил Верховное командование от руководства наступательными операциями против Советского Союза, кроме вопросов, касающихся Финляндии. Самым верным решением было бы передать руководство всеми тремя родами войск на каждом отдельном театре военных действий одному человеку, с полномочиями всех объединенных родов войск, дав ему власть над сухопутными силами, флотом и ВВС; который, в свою очередь, будет отвечать перед Верховным командованием. Но сами главнокомандующие и их штабы были совершенно не готовы к этому, а главнокомандующие военно-морским флотом и ВВС отказались подчинить свои локальные контингенты такому объединенному командованию.
Вмешиваться в это мог только Гитлер, и тактически, и как посредник: ни Редер, ни Геринг совершенно не желали передавать свои полномочия главнокомандующих на всех театрах военных действий над своими контингентами, поскольку боялись, что утратят свое непосредственное влияние на них, хотя они сами должны были назначать местных командиров, которым они не могли отказать в предоставлении широких полномочий на самостоятельные действия. Я не продвинулся в предлагавшихся мной экспериментах по перераспределению полномочий дальше одного или двух робких начинаний, в то время как общее оперативное руководство войной на море и в воздухе было целиком оставлено за главнокомандующими соответственно морских и воздушных сил.
