Хотя на следующее утро в наших трехсторонних переговорах все еще и возникали разные критические пункты, когда мы дошли до обсуждения деталей, где мне противостояли две других стороны, а в одном вопросе мы столкнулись так, что мне даже пришлось пригрозить прервать переговоры, но в конечном счете мы все-таки выработали соглашение и зафиксировали его на бумаге, особо оно касалось масштабов и графика поставок немецкого снаряжения.
Моя аудиенция у имперского администратора прошла более гладко, чем я ожидал, так как начальник Генерального штаба явно подготовил для этого почву. Этот пожилой господин был в очень хорошем настроении, и его отношение ко мне было весьма любезным. В конце аудиенции германский посол устроил банкет, на котором особое впечатление на меня произвел разговор à deux
[43]
с премьер-министром Бардосси: он сказал мне, что он прекрасно понимает, что эти десять дивизий будут использоваться на Восточном фронте как отдельные силы от запланированного нами укрепления сил безопасности, патрулирующих оккупированную русскую территорию, но он серьезно обеспокоен тем, что совершенно не представляет, как он объяснит парламенту венгерского народа, почему они должны участвовать в войне Германии. Люди совершенно не готовы к этому. Никто из них, сказал он, и не думает о войне, возможно, только против Румынии. Я сказал ему, что теперь для этой борьбы с большевизмом Европа должна приложить все усилия, и совершенно непонятно, как они в такой момент могут думать о сведении старых счетов с Румынией: это было выше моего понимания! На этом наш разговор закончился, так как обед был подан. Вечером я вылетел обратно в штаб-квартиру фюрера. Не сомневаюсь, Штомбателий был самым дальновидным из них; он оказывал весьма сильное влияние на имперского администратора. Таковым, во всяком случае, было мое впечатление.
После того как 11-я армия под командованием генерала фон Шоберта, ведя наступление из Румынии совместно с румынскими войсками, в августе 1941 г. соединилась с группой армий «Юг» и после нескольких тяжелых сражений освободила от врага Бессарабию, в штаб-квартире группы армий «Юг» фельдмаршала фон Рундштедта состоялась первая встреча маршала Антонеску с фюрером. После военного совещания и переговоров на высшем уровне фюрер лично, в присутствии фон Рундштедта и меня, наградил Антонеску Рыцарским крестом; и было очевидно, что румынский маршал вполне заслужил это. По оценке группы армий, его исключительно деятельное вмешательство и личное влияние на румынских офицеров и солдат было достойно подражания; эти качества, как отмечали его немецкие помощники, характеризовали военную выправку этого главы государства.
Конечно же Муссолини не желал отставать от Венгрии и Румынии и предложил фюреру итальянский легкий (механизированный) корпус, в ответ на танковый корпус Роммеля в Африке. Военное министерство взбесило такое предложение, поскольку они не считали это справедливым возмещением, потому что было нерационально возлагать такую ношу на нашу перегруженную этим летом систему железных дорог, поскольку итальянцы могли быть переброшены на фронт только за счет уменьшения необходимых военных поставок.
Пока итальянцы продвигались к фронту, Муссолини, по приглашению фюрера, прибыл во вторую штаб-квартиру Гитлера, расположенную в Галиции. Два штабных поезда были переведены в специально приспособленный для этого железнодорожный туннель. На следующее утро, на рассвете, мы все, на нескольких самолетах, вылетели в Умань к фон Рундштедту; после общего военного совещания и рассказа Рундштедта о битве за Умань мы на автомашинах выехали осмотреть итальянскую дивизию.
Впечатление от увиденных нами бескрайних – по немецким стандартам – черноземных просторов и необъятных размеров полей Украины было ошеломляющим. Часто на этом мягко покачивающемся, открытом и лишенном деревьев ландшафте нельзя было увидеть ничего, кроме протянувшихся на многие мили громадных, кажущихся бесконечными, пшеничных полей. Можно было ощутить девственность этой земли, которая по немецким стандартам была возделана только на треть своих возможностей; а затем вновь безбрежные просторы раскинувшейся распаханной земли, ждущей озимого сева
[44]
.
На фюрера и на нас, немецких солдат, парад и приветствие итальянских войск – несмотря на их верноподданнический возглас: «Evviva Duce!» – был бесконечным разочарованием: их офицеры были слишком стары и представляли такое жалкое зрелище. Как вообще можно было предположить, что такие войска могут выстоять перед русскими, если они потерпели крах даже при встрече с жалкими греческими крестьянами? Фюрер верил в Муссолини и в его революцию, но дуче не был Италией, а итальянцы везде были итальянцами. Это были наши союзники, которые уже не только стоили нам так дорого и которые не только бросили нас в трудную минуту, но и которые в конце концов предали нас.
После потери моего сына на меня обрушился еще один страшный удар: в бою погиб мой близкий друг фон Вульф-Вустервиц; он был командующим померанским пехотным полком и был убит, находясь во главе своих героических солдат, ведя их в атаку.
Скрытая напряженность в отношениях между фюрером и фон Браухичем значительно спала, по крайней мере внешне, ввиду сокрушительной победы группы армий «Центр» в двойном сражении за Вязьму и Брянск, но после наших первых поражений снова стали сгущаться тучи.
У Гитлера была привычка при всех неудачах искать козла отпущения, и особенно если в конечном счете виновным оказывался он сам. Когда фон Рундштедт на юге и фон Лееб на севере были в конце концов вынуждены отвести свои передовые части, которые вели наступление под Ростовом-на-Дону и Тихвином, на чем настаивал сам Гитлер, вряд ли можно было возложить вину за это на военное министерство или этих двух главнокомандующих. Фон Рундштедт весьма решительно протестовал против приказа, запрещающего ему отодвигать свою линию фронта к реке Миус, который военное министерство было вынуждено передать ему. Фон Браухич показал эту радикально изложенную телеграмму протеста, содержавшую резкие слова, – которая была предназначена только для его глаз как главнокомандующего сухопутными силами – фюреру, которая для него, естественно, не предназначалась. Фюрер отстранил фон Рундштедта от командования, правда, не из-за этого дела, а потому, что фон Рундштедт (не зная, что к этому приказу военного министерства приложил руку сам Гитлер) пригрозил уйти в отставку, если его не считают способным руководить.
Фюрер пришел в бешенство от этого, поскольку прекрасно понимал, что за всем этим стоял он сам, и чувствовал, что фон Рундштедт настроен против него лично. В ярости он приказал незамедлительно уволить его и назначил командующим группой армий «Юг» фон Рейхенау. Вместе со Шмундтом Гитлер вылетел в Мариуполь на встречу с Зеппом Дитрихом, командующим танковой дивизией СС «Лейбштандарт», чтобы узнать, как он сказал, «правду» о ситуации у своего доверенного друга и подтвердить свои подозрения насчет плохого руководства в армии на высшем уровне. Гитлер был разочарован: Зепп Дитрих честно и благородно встал на сторону своего командира, и на этот раз ему удалось рассеять недоверие фюрера. Естественно, что на обратном пути он, соответственно, посетил группу армий «Юг», чтобы обсудить проблему с фон Рундштедтом, и, пока он не отправил последнего в «долговременный отпуск», он заверял его, что доверие к нему восстановлено.
