Во время этой финальной крупной бомбардировки в прекрасную солнечную погоду зданию рейхсканцелярии, уже сильно поврежденному, удалось избежать дальнейшего разрушения; наши эскадрильи истребителей не смогли отразить эту атаку на Берлин, а наши зенитные установки были просто бессильны против вражеской атаки с такой высоты. Налет продолжался почти два часа, бомбардировщики проходили в вышине в тесном строе, словно это было воздушное представление в мирное время, и сбрасывали бомбы строго одновременно.
Военное совещание в этот вечер было назначено на четыре часа и проходило в бункере фюрера под зданием рейхсканцелярии. Как только Йодль и я появились в бункере, мы сразу же увидели, как фюрер в сопровождении Геббельса и Гиммлера поднимается в рабочие кабинеты рейхсканцелярии; я отказался от приглашения одного из адъютантов присоединиться к ним, поскольку у меня еще не было возможности поприветствовать фюрера. Я знал, что на лестнице рейхсканцелярии выстроились мальчики из гитлерюгенда, для получения орденов (включая несколько Железных крестов) за проявленное во время вражеских авианалетов мужество и отличную службу в дружинах и подразделениях противовоздушной обороны.
Когда фюрер вернулся в бункер, Геринг, Дёниц, Кейтель и Йодль были по отдельности вызваны в его маленькую комнату для совещаний рядом с кабинетом министров, чтобы поздравить его по случаю дня рождения. Всех остальных людей, принимавших участие в совещании, фюрер просто поприветствовал рукопожатием, когда вышел в кабинет, и больше внимания его дню рождения не уделялось.
Когда я оказался с фюрером наедине, я понял, что просто не способен поздравить его: поэтому я сказал только о том, что милостивое спасение в теракте 20 июля позволило ему дожить до сегодняшнего дня, его дня рождения, и сохранить в своих руках всю верховную власть в такой серьезный момент, когда над созданным им рейхом нависла невиданная доселе угроза, что внушает нам уверенность, что он примет необходимое в данной ситуации решение: я сказал, что я считаю, что ему следует начать переговоры о капитуляции до того, как столица рейха станет полем битвы.
Я собирался и дальше продолжать в том же духе, когда он остановил меня, сказав: «Кейтель, я знаю, что я хочу; я собираюсь сражаться и дальше, как в самом Берлине, так и вне его». Для меня это прозвучало как пустой девиз, и он предвидел, что я попытаюсь отговорить его от этой идеи, поэтому он протянул мне руку и сказал: «Спасибо вам – позовите, пожалуйста, Йодля. Мы еще поговорим об этом позже». И я вышел из комнаты. О чем он говорил с Йодлем, я так и не узнал.
Военное совещание прошло в своем обычном ритме в гнетущих стенах кабинета бункера; генерал Кребс из военного министерства доложил обстановку на Восточном фронте, а Йодль – на остальных театрах военных действий. Тем временем Геринг и я удалились в личные комнаты и обсудили его намерение эвакуировать свой оперативный штаб в Берхтесгаден, поскольку Каринхаллу уже угрожала серьезная опасность, и «Курфюрст», оперативный штаб ВВС, уже время от времени не выходил на связь. Геринг собирался ехать на машине, поэтому ему уже было пора отправляться, поскольку между Галле и Лейпцигом осталась только одна главная дорога в южном направлении, которая, как я знал, была еще свободна от передовых частей врага. Я посоветовал Герингу ехать, и он спросил у меня, не попрошу ли я Гитлера перевести в Берхтесгаден оперативный штаб ВВС.
Несмотря на критическую обстановку – на Итальянском театре войны – совещание прошло спокойно, без обычных неуравновешенных взрывов. Фюрер принял несколько точных и объективных решений; свою возбудимость он держал под полным контролем. Когда я выдвинул предложение, что Геринга необходимо отвести на юг, до того как связь с ним будет потеряна окончательно, он согласился и быстро вышел, чтобы самому предложить это Герингу.
Мои мотивы этого поступка можно было объяснить, вероятно, моей твердой уверенностью в то время, что Гитлер и оперативный штаб ОКБ – как было предусмотрено в наших приказах – также должны были перевести в Берхтесгаден свое Верховное командование, даже в том случае, если бои вокруг Берлина не усилятся; при необходимости их можно было вывести самолетом и ночью. Самолеты для этого уже были готовы, и все, кто не был жизненно необходим в штабе фюрера в Берлине, уже были отправлены в Берхтесгаден на спецпоездах и в колоннах грузовиков. То же самое относилось к ОКБ и к военному министерству, которые были разделены на объединенный Северный командный штаб (для Дёница) и Южный, в Берхтесгадене. Дёниц должен был взять на себя командование всеми родами вооруженных сил в Северной Германии, после того как Центральная и Южная Германия будет отрезана от севера соединившимися к югу от Берлина американскими и русскими войсками. Гитлер сам подписал эти приказы, поскольку он планировал переправиться на юг, поддерживая радиосвязь с Дёницем.
20 апреля, по возвращении в Далем, я сообщил Йодлю о моем решении отправить самолетом в Берхтесгаден всех, кого можно освободить от службы; мой собственный спецпоезд уже отправился туда двумя днями ранее. Под командованием моего адъютанта Шимонски мой личный самолет совершил идеальный взлет среди бела дня под управлением авиационного инженера Функа [пилота Кейтеля] и полного экипажа, увезя генерала Винтера, д-ра Лемана, фрау Йодль и мою жену в Прагу, где их ждала служебная машина, чтобы доставить их в Берхтесгаден. Этим же вечером самолет вернулся в Берлин и вновь был в моем распоряжении. Все это было сделано для того, чтобы снять напряжение и подготовиться к скорому переезду штаба фюрера в Берхтесгаден, поскольку в тот момент это не подлежало сомнению.
21 апреля к фюреру для личного доклада о сложившейся ситуации прибыл генерал Шернер, командующий самой большой и самой сильной группой армий на Восточном фронте [группой армий «Центр»], действовавшей от Карпат почти до самого Франкфурта-на-Одере на юге. Их встреча прошла в полной секретности, и, когда этим же вечером мы с Йодлем вошли в бункер фюрера, Шернер как раз прощался с ним. Было видно, что фюрер был весьма воодушевлен их разговором, он высказал несколько оптимистических замечаний, на что Шернер поддакивал, а затем попросил нас поздравить самого последнего «фельдмаршала» Германии.
В ходе военного совещания стало совершенно ясно, что Шернер внушил фюреру чрезмерную уверенность в возможностях своего фронта и собственных руководящих качествах, и теперь Гитлер ухватился за это, как тонущий хватается за соломинку, совершенно не обращая внимания на то, что в конечном счете это был лишь только небольшой участок фронта, который еще мог кое-как сопротивляться. Ситуация на западе и в Италии была безнадежной; русские стояли у ворот Берлина... Настроение фюрера улучшилось еще больше, когда неожиданно для нас на совещании появился генерал Венк, командующий вновь сформированной 12-й армией, и доложил Гитлеру о положении своих дивизий, о своих оперативных целях и график своей внезапной атаки на американские формирования, действующие в районе Гарца и продвигающиеся к Эльбе. Поскольку генерал Венк остался жив и попал в плен к американцам, я хочу предоставить ему самому когда-либо в будущем рассказать о его тогдашних намерениях, целях и планах, так как у меня самого нет ни карт, ни документов, чтобы свериться с ними. Фюрер весьма ценил Венка, как деятельного, но осмотрительного штабного офицера, когда он лучше узнал его; он был ближайшим коллегой начальника Генерального штаба Гудериана, его правой рукой и постоянным представителем, поэтому он и был выбран фюрером в качестве командующего заново сформированной 12-й армией. Эта последняя, как ожидалось, должна была привнести изменения в ситуацию, сложившуюся между горами Центральной Германии и Эльбой, зачистив от сил противника – предполагалось, что они слабы, – район Магдебург-Люнебург-Брюнсвик, и соединиться с танковой группой, форсировавшей Эльбу на юге от Лауенбурга и ведшей бои в окрестностях Юльцена.
