Иногда я тоже просила поставить для меня кресло. В преддверии переговоров со мной Кинанжуи всех прогонял, давая понять, что его правление является образцом беспристрастности. Когда я с ним познакомилась, он был уже не тот, что прежде, однако, общаясь со мной наедине, демонстрировал оригинальность ума и богатое, смелое воображение; у него был собственный, выстраданный подход к жизни и свои твердые взгляды.
Несколькими годами раньше произошло событие, скрепившее наши с ним отношения. Он приехал как раз в тот момент, когда я обедала с другом, заглянувшим ко мне по пути; пока друг оставался у меня, времени на вождя кикуйю у меня не было. Разумеется, после долгого путешествия под палящим солнцем Кинанжуи надо было напоить, однако у меня не оказалось достаточного количества нужной жидкости на целый бокал, поэтому мы с приятелем слили в один стакан несколько крепких напитков. Я решила, что чем крепче окажется выпивка, тем дольше вождь просидит смирно, и сама подала ему стакан. Однако Кинанжуи, отпив с улыбкой один маленький глоток, посмотрел на меня так пристально, как никто и никогда еще на меня не смотрел, откинул голову и в один присест выпил всю смесь.
Спустя полчаса, едва я успела проводить моего гостя, слуги прибежали с чудовищной вестью:
— Кинанжуи мертв!
Я сразу представила себе, в какой это выльется скандал, и поспешила на место происшествия.
Вождь лежал на земле в тени кухни, без всякого выражения на лице, с синими губами и пальцами, холодный, как труп. Это походило на убийство слона, когда огромное царственное создание, под поступью которого только что содрогалась земля и которое по любому поводу имело собственное суждение, по вашей прихоти прекращает существование. Он к тому же утратил свою обычную величавость, так как кикуйю облили его водой и сняли с него плащ из обезьяньих шкур. Он лежал голый, как застреленное животное, с которого вы срезали трофей, ради чего и вогнали в него заряд.
Я уже собиралась послать Фараха за врачом, однако машина никак не заводилась, а свита Кинанжуи умоляла нас подождать и посмотреть, что будет дальше.
Через час, когда я вышла из дома с тяжестью на душе, чтобы поговорить со свитой вождя, слуги сообщили мне:
— Кинанжуи ушел домой.
По их словам, он неожиданно встал, завернулся в плащ и, собрав своих людей, удалился без единого слова, чтобы преодолеть девять миль до своей деревни.
После этого Кинанжуи проникся ко мне уважением за то, что я пошла на риск, пренебрегая опасностью — ведь африканцам нельзя давать спиртного, — чтобы сделать ему приятное. Он неоднократно бывал на ферме и курил с нами сигары, но о спиртном не заговаривал. Я бы угостила его, если бы он сам попросил, однако знала, что просьбы не последует.
Я отправила в деревню Кинанжуи гонца, которому все подробно объяснила про злополучный выстрел. Я просила Кинанжуи посетить ферму и покончить со всем этим раз и навсегда. В мои намерения входило передать Вайнайне корову и теленка, о которых говорил Канину, и на этом поставить точку. Я с нетерпением ждала появления Кинанжуи, обладавшего качеством, которое так ценишь в друге, — умением действовать решительно.
Однако все получилось не так, как я надеялась. Конец вышел драматический.
Однажды, возвращаясь под вечер после верховой прогулки, я заметила машину, мчавшуюся на огромной скорости. Подлетая к моему дому, она чуть не перевернулась. Это был лиловый автомобиль с множеством никелированных деталей, принадлежавший американскому консулу в Найроби. Я терялась в догадках, какое срочное дело могло заставить консула с такой прытью примчаться ко мне на ферму. Однако не успела я слезть с лошади, как Фарах сообщил мне о визите вождя Кинанжуи. Он приехал в своем автомобиле, купленном накануне у американского консула, и не желал вылезать, пока я не увижу его на бархатном сиденье.
Я нашла Кинанжуи сидящим с прямой спиной, неподвижно, как истукан. На нем был внушительный плащ из синих обезьяньих шкур, на голове — шапочка из овечьих желудков, отличительный знак кикуйю. Он всегда выглядел солидно, был высок, широкоплеч, без капли жира. Лицо у него было длинное и костлявое, гордое, с покатым, как у американского краснокожего, лбом. Нос его был очень широкий и настолько выразительный, что казался самым главным элементом облика, словно весь он существовал только для того, чтобы носить этот замечательный нос. Подобно хоботу слона, нос Кинанжуи постоянно находился при деле, все время вел наступление, но при этом отлично держал оборону. Весь вид Кинанжуи говорил о высочайшем достоинстве, но прежде всего — об остром уме, чем он тоже напоминал слона.
Кинанжуи не вымолвил ни слова и даже бровью не повел, пока я не наговорила комплиментов его автомобилю. Он гордо смотрел вдаль, позволяя мне любоваться его царственным профилем, годным на барельеф. Когда я обошла машину спереди, Кинанжуи сменил позу, чтобы оставаться ко мне в профиль. Возможно, он и впрямь подражал изображению короля на монете. Шофером вождю служил один из его сыновей, и от мотора валил густой пар.
По окончании церемонии я пригласила Кинанжуи выйти из машины. Он величественным жестом подобрал полы плаща, сошел на землю и сразу переместился на две тысячи лет назад, в мир кикуйю, алчущих справедливости.
В западной стене моего дома было сделано каменное сиденье, перед которым помещался стол, вытесанный из жернова. Этот каменный жернов имел трагическую историю, так как был верхним жерновом мельницы, принадлежавшей убитым индусам. После убийства никто не смел подходить к мельнице, и она долгое время пустовала, поэтому я решила воспользоваться жерновом, чтобы сделать каменный стол, напоминающий мне о Дании. Индусы рассказывали мне, что их жернов приплыл по морю из Бомбея, так как африканские камни недостаточно твердые, чтобы служить дробилками. На камень был нанесен какой-то рисунок, соседствовавший с несколькими бурыми пятнами — по словам слуг, остатками крови индусов.
Стол из каменного жернова представлял собой в некотором роде центр фермы, ибо я восседала за ним, ведя переговоры со своими африканцами. Сидя на каменном сиденье за каменным столом, мы с Денисом Финч-Хаттоном наблюдали однажды на Новый Год месяц и планеты Венеру и Юпитер близко друг от друга; то было настолько восхитительное зрелище, что трудно было поверить в его реальность; с тех пор мне больше ни разу не доводилось его наблюдать.
Я села на этот каменный трон; слева от меня уселся на скамью Кинанжуи. Фарах встал справа, внимательно наблюдая за кикуйю, которые собрались вокруг дома и продолжали подходить по мере распространения новости о приезде Кинанжуи.
Отношение Фараха к местным чернокожим стоит отдельного разговора. Подобно облачению и внешности воинов-маасаи, оно родилось не вчера и не позавчера, а явилось продуктом многовекового развития. Оно обязано своим становлением тем же силам, что возводили величественные строения из камня, которые успели давным-давно рассыпаться в прах.
Когда вы впервые прибываете в эту страну и сходите на берег в Момбасе, то замечаете среди старых темно-серых баобабов (которые, кстати, тоже больше походят не на растения, а на пористые окаменелости, на какие-то гигантские белемниты) серые руины домов, минаретов, колодцев. Такие же руины будут сопровождать вас по пути в Такаунгу, Калифи, Ламу. Это — остатки городов древних арабских торговцев, специализировавшихся на слоновой кости и рабах.
