Я простилась по очереди с каждым боем, и они, получив строгие указания закрыть все двери, тем не менее, оставили ту дверь, через которую я вышла, распахнутой настежь. Это был типичный поступок в африканской манере: то ли они таким способом заручались гарантией моего возвращения, то ли подчеркивали, что теперь их никто не принудит закрывать двери дома — пусть, мол, остаются открыты всем ветрам.
Фарах медленно, со скоростью верхового верблюда, провез меня по аллее. Дом постепенно скрылся из виду.
У пруда я спросила Мора, не найдется ли у нас немного времени на остановку. Мы вышли и закурили на берегу. В воде плавала рыба, которую теперь поймают и съедят люди, не знавшие Старого Кнудсена и того, как важна рыба как таковая. Внезапно появился Сирунга — младший внук Канину, эпилептик: он специально обогнул дом, как поступал на протяжении последних нескольких дней, чтобы со мной попрощаться.
Когда мы снова сели в машины и тронулись, он изо всех сил помчался рядом; казалось, ветер вознес его над пыльной дорогой, так он был мал — как последняя искорка из моего камина. Так он добежал до пересечения проселочной дороги с главной, и я испугалась, что он не остановится и здесь. Но на повороте он замер: он все же принадлежал ферме. Он стоял неподвижно и смотрел нам вслед; я долго оборачивалась, пока он не скрылся из виду.
По пути в Найроби мы заметили на траве и на самой дороге много саранчи. Несколько штук влетело в машину: видимо, приближалось очередное опустошительное нашествие.
На вокзале собралось меня проводить много друзей. Там был Хью Мартин, грузный и беспечный; этот доктор Панглосс моей фермы выглядел напоследок выразительным символом Африки — одинокой, но героической фигурой, отдавшей все в обмен на одиночество. Мы расстались друзьями: мы помнили наши мудрые беседы и веселье.
Лорд Деламер постарел, похудел, волосы его были теперь короче, чем когда он угощал меня чаем в резервации маасаи, когда в начале войны я привела туда караван волов, но и сейчас был так же безупречно галантен.
Платформа была запружена сомалийцами из Найроби: казалось, они явились сюда в полном составе. Старый скототорговец Абдулла подарил мне на счастье серебряное кольцо с бирюзой. Слуга Дениса Билеа степенно просил передать от него привет брату его господина, в доме которого в Англии он гостил в былые времена. Позднее, уже в поезде, Фарах поведал мне, что к вокзалу двинулись было на рикшах сомалийки, но, увидев такое скопление мужчин-сомалийцев, струсили и повернули назад.
Густав Мор поднялся в вагон и уже там обменялся со мной рукопожатием. Только сейчас, когда поезд дернулся и тронулся с места, к нему вернулось душевное равновесие. Ему так хотелось внушить мне отвагу, что он густо покраснел; его лицо пылало, глаза метали молнии.
На станции Самбуру, где паровоз заправляли водой, я вышла из вагона и прошлась с Фарахом по платформе.
Вдали, на юго-западе, виднелось нагорье Нгонг. Величественная небесно-голубая гряда вздымалась над окружающей плоской местностью. Однако на таком удалении все четыре вершины гряды выглядели как-то несерьезно, совсем не так, как с фермы.
Ладонь расстояния постепенно сгладила все выступы на горизонте.
КОНЕЦ
