Старшая сестра в растерянности и смятении еще только пыталась проникнуть в смысл того, что сказала Бабетта, но в сердце Филиппы зазвучали вдруг глубокие, преданные забвению струны. Ведь она когда-то однажды, давным-давно слышала о «Cafe Anglais». Ведь она когда-то однажды, давным-давно слышала имена из трагического перечня Бабетты.
Она встала и шагнула к своей служанке.
Это был долгий-долгий шаг — из одного мира в другой.
— Но ведь все эти люди, которых ты назвала, — заговорила Филиппа, — все эти парижские князья и другие важные господа, Бабетта… Ты же сама боролась против них… Ты же была коммунаркой, Бабетта! Генерал, которого ты упомянула, приказал расстрелять твоего мужа и сына! Как же ты можешь о них сожалеть?
Темные глаза Бабетты встретились с взглядом Филиппы.
— Да, — сказала она, — я была коммунаркой! Хвала Господу и Пресвятой Деве, я была коммунаркой! А люди, которых я назвала, сударыни, были жестоки и безжалостны. По их вине народ Парижа голодал, они притесняли бедняков, они чинили несправедливости. Хвала Господу и Пресвятой Деве! Я стояла на баррикаде! Я заряжала ружья для своих мужчин! Мои руки были черны от пороха, мои башмаки промокли от крови, по которой я ступала. И все же, сударыни, я не вернусь в Париж, потому что там больше нет этих людей.
Она снова застыла, погрузившись в свои мысли.
— Понимаете, сударыни, — наконец сказала она. — Эти люди принадлежали мне, они были моими. Вы, mes petites dames, не сможете ни вообразить, ни поверить, сколько денег было затрачено на их воспитание и образование, но потому-то они и умели оценить мое великое искусство. Я могла сделать их счастливыми. Когда я отдавала им лучшее, на что была способна, я была в силах дать им полноту счастья.
Она помолчала.
— То же самое чувствовал месье Папен, — наконец сказала она.
— Месье Папен? — переспросила Филиппа.
— Да, ваш месье Папен, бедная моя фрёкен! — подтвердила Бабетта. — Он сам мне это рассказывал. Как мучительно, как невыносимо для художника, говорил он, когда его толкают к тому, чтобы он творил не в полную меру своего таланта, и славят его за это. По всему миру, говорил он, разносится вопль, рвущийся из сердца художников: «Дайте нам творить в полную меру нашего таланта!»
Филиппа подошла к Бабетте и обняла ее. Ей показалось, что она прижала к себе мраморную статую, — сама Филиппа дрожала с головы до ног.
Она не сразу смогла заговорить.
И только после долгого молчания, прильнув щекой к щеке Бабетты, прошептала:
— Но ведь это не конец, Бабетта! Я чувствую — это не конец! В Раю ты будешь великим художником, как то было замыслено Господом Богом! О! — добавила она, заливаясь слезами: — О! Какое блаженство доставишь ты ангелам!
