Гора была слишком крутой для подъема, поэтому мы продолжали идти вверх по оврагу до места, где его пересекала протоптанная замбарами тропа, перешли на эту тропу и вышли на гребень. Тигрица находилась теперь в треугольнике, одну сторону которого образовывал гребень, вторую — река Ладхия, а третью — скала, взобраться на которую было не под силу никакому зверю. Площадь была невелика, и на ней находилось несколько оленей, крики которых время от времени указывали нам, где находится тигрица. Но, к несчастью, местность была пересечена многими узкими и глубокими промоинами дождевых вод, и мы в конце концов потеряли из виду тигрицу.
Мы вернулись в овраг по оленьей тропе и нашли буйвола запрятанным среди деревьев. Эти деревья имели от шести дюймов до фута в толщину и не могли выдержать тяжести махана; пришлось оставить мысль об устройстве засидки: у скалы это было опасно, так как зверь нападал на людей.
Не желая упустить возможность выстрела, мы обсуждали возможность спрятаться среди травы вблизи от буйвола в надежде, что тигрица вернется к нему еще до наступления темноты и что мы увидим ее раньше, чем она нас. Этот план вызвал два возражения: во-первых, если нам не удастся стрелять, а тигрица увидит нас у своей добычи, она ее бросит — так она поступила в двух предыдущих случаях; во-вторых, между местом, где находился труп буйвола, и нашим лагерем расположены были густые заросли кустов, и, если бы нам пришлось в темноте возвращаться через джунгли, мы могли попасть в полное распоряжение тигрицы. Поэтому скрепя сердце решено было оставить добычу тигрицы на предстоящую ночь, надеясь на лучшие перспективы утром.
При нашем возвращении на следующее утро мы обнаружили, что тигрица унесла добычу. Триста ярдов она прошла вверх по оврагу, ступая с камня на камень и не оставляя следов волока. В трехстах ярдах от места, с которого она унесла труп буйвола, мы остановились в затруднении: здесь почва была мягкой и на ней имелось много следов, но среди них мы не обнаружили ни одного, оставленного тигрицей, несшей добычу. В конце концов, сделав несколько кругов, мы нашли место, где тигрица вышла из оврага и поднялась влево по горе.
Эта гора, по которой тигрица унесла добычу, поросла папоротником; найти следы здесь было нетрудно, но идти было тяжело, так как гора была очень крутой, а в некоторых местах приходилось делать обходы, после которых надо было вновь разыскивать след. После крутого подъема, примерно в тысячу футов, мы вышли на небольшое плато, окаймленное с левой стороны скалами, имевшими до мили в ширину. На краю плато у этих скал местность была неровной, покрытой расщелинами; в этих расщелинах густо росли деревья сал высотой от двух до шести футов. Тигрица унесла добычу в эти густые заросли, и, только войдя в них, мы могли определить, где находится зверь.
Когда мы остановились, чтобы взглянуть, что в конце концов осталось от буйвола, послышалось тихое ворчание справа. С ружьями наготове мы прождали минуту, услышав шорох в кустах немного позади от того места, откуда раздавалось ворчание, прошли десять ярдов среди саловой поросли и вышли на полянку, где тигрица устроила себе лежку на мягкой траве. На дальней стороне этой поляны гора, возвышаясь на двадцать футов, образовывала подъем на другое плато. С этого склона плато и шел услышанный нами звук. Поднявшись как можно бесшумнее по склону, мы вышли на ровное место. Пытаться идти за тигрицей дальше было бесполезно, и мы вернулись к мертвому буйволу, выбрали два дерева для устройства засидки и пошли в лагерь.
После раннего завтрака мы пришли к буйволу и, обремененные ружьями, с некоторым трудом поднялись на деревья. Пять часов мы просидели, ничего не услышав и не увидев. В сумерках спустились с деревьев и, спотыкаясь на неровной и пересеченной местности, достигли оврага уже в полной темноте. У обоих нас было неприятное ощущение, что нас преследуют, но, идя в непосредственной близости один от другого, мы без всяких происшествий вернулись в десять часов вечера в лагерь.
Ибботсоны провели в Семе все бывшее в их распоряжении время и рано утром на следующий день выступили в двенадцатидневный путь в Аскот. Прощаясь со мной, Ибботсон заручился обещанием, что я не стану выслеживать в одиночку тигра и не останусь в Семе больше одного или двух дней.
После ухода Ибботсонов и их пятидесяти спутников в лагере, окруженном густыми кустарниковыми зарослями, остались только я и два моих помощника, носильщики мои жили в доме у старосты. Поэтому нам пришлось целый день заниматься сбором сухих сучьев (их в окрестностях были огромные запасы), чтобы в течение всей ночи поддерживать огонь в лагере. Огонь не прогнал бы тигрицы, но должен был нам позволить увидеть ее в том случае, если бы ночью она стала бродить у наших палаток. К тому же ночи приходилось проводить на холоде, и это было достаточным основанием для поддержания больших костров всю ночь напролет.
К вечеру, после благополучного возвращения моих людей в лагерь, я взял ружье и пошел по Ладхия посмотреть, не проходила ли там тигрица. На песке я нашел несколько следов, но старых. Вернулся я в сумерках, будучи убежден, что тигрица все еще находится на нашем берегу. Часом позже, когда совсем стемнело, около наших палаток закричал каркер и упорно продолжал кричать в течение получаса. На следующее утро никаких следов тигрицы не было обнаружено. После завтрака я взял удочку и пошел к реке. Здесь в изобилии была крупная рыба, и, несмотря на то что у меня несколько раз обрывалась моя легкая снасть, я наловил столько махсиров, что обеспечил едой свой лагерь.
Опять, как и предыдущим вечером, я переправился через Ладхия, намереваясь занять позицию на скале, возвышавшейся над открытой местностью на правом берегу реки, и последить, не станет ли переходить реку тигрица. При уходе с реки я услыхал, как на горе слева от меня закричали замбар и обезьяна, а приближаясь к скале, нашел свежий след тигрицы. Пройдя в обратном направлении, я увидел, что камни у места ее переправы через реку были все еще мокрыми. То, что я задержался в лагере на несколько минут, чтобы высушить удочку и выпить кружку горячего чая, стоило некоторым жизни, тысячам людей — недель тревоги, а мне — многих дней усилий и напряжения.
Я оставался в Семе еще три дня, но случая стрелять по тигрице мне больше не представилось.
Когда я снимал лагерь и собирался начать двадцатимильный переход до Танакпура, собралось много людей из окрестных деревень, они умоляли меня не оставлять их на милость людоеда-тигра. Дав им все советы, какие только могли быть полезными для людей в подобном положении, я обещал вернуться, как только смогу.
Следующим утром я сел в Танакпуре на поезд и вернулся в Найни-Тал после почти месячного отсутствия.
* * *
Я покинул Сем 7 ноября, а 12-го тигрица убила человека в Таке. Известие об этом я получил от окружного лесничего в Халдвани вскоре после того, как вернулся на место зимнего пребывания в предгорьях. Форсированным маршем я прибыл 24-го в Чука ранним утром.
Я намеревался позавтракать в Чука и оттуда пойти в Так, где и остановиться. Но староста Така, который находился в Чука, сообщил мне, что все население Така — мужчины, женщины и дети — немедленно после гибели человека бросило деревню. Он добавил, что если бы я все же остановился в Таке, я мог бы только сохранять свою собственную жизнь, но не был бы в состоянии защищать жизнь моих спутников. Это было совершенно верно, и в ожидании прихода их староста помог мне выбрать место для лагеря у Чука, где и спутники мои были бы в относительной безопасности и я в какой-то мере был бы изолирован от тысяч людей, начавших уже прибывать для рубки леса.
