Этот метод убийства жесток с точки зрения человека, но не тигра. Он должен убивать, чтобы не умереть с голода, а способ охоты зависит от его физических возможностей. Раз тигр не мог убить жертву клыками и утащить добычу в лес, раз он вынужден был отрывать куски мяса когтями, а не зубами, значит, у него был какой-то физический дефект. Этот дефект, полагаю, был результатом неудачного выстрела из скорострельного ружья, при котором у тигра была отстрелена часть нижней челюсти. К этому заключению я пришел после осмотра первой жертвы. Моя уверенность в том, что хищник ранен и продолжает мучиться, возросла, когда стало заметно, что тигр нападает на животных все реже, а отъедает от тела каждой новой жертвы все меньшие куски. По-видимому, его ранили возле убитого животного, поэтому-то он никогда и не возвращался к туше за второй порцией мяса. После десятого случая нападения прекратились, а поскольку ничего не было слышно о том, что где-то был застрелен или найден мертвым тигр, я склоняюсь к мысли, что тигр уполз в одну из множества окрестных пещер и там умер от своих ран.
Можно добавить, что это редкий, но не единственный случай, когда тигры потрошат своих жертв. У двух самых больших буйволов, павших на моей памяти от зубов тигров, были подрезаны сухожилия. Тигры сделали это когтями, а уже потом, завалив на землю, добили клыками и зубами.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Когда резинка на моей рогатке, подаренной Томом, истерлась, я смастерил самострел, стрелявший пульками. Разница между самострелами, один из которых стреляет пульками, а другой стрелами, состоит в том, что первый короче и жестче, и у него две тетивы, между которыми крепится маленькая матерчатая перепонка, удерживающая пульку. Чтобы стрелять из такого самострела, нужна сноровка: если чуть-чуть замешкаешься и не успеешь вовремя отвести пальцы, которыми держишь самострел во время прицеливания, то можно довольно серьезно поранить руку. Скорострельность самострела в два раза выше, чем у рогатки, зато точность выстрела меньше.
Казначейство Найни-Тала, которое охраняли солдаты регулярной гуркской
[9]
армии, было расположено как раз напротив нашего летнего дома. Гурки увлекались стрельбой из самострела и часто приглашали меня на территорию казначейства посостязаться. В середине двора был вбит невысокий деревянный столб с огромным круглым гонгом, в который отбивали часы. На верхушке столба ставилась спичечная коробка, и с расстояния в двадцать ярдов я и какой-нибудь солдат, принимавший участие в состязании, должны были стрелять в нее по очереди. Начальник охраны, коренастый человек, сильный, как буйвол, слыл лучшим стрелком. Однако, к большому удовольствию зрителей, ему никогда не удавалось меня победить.
Вынужденный пользоваться самострелом, я хотя и достиг неплохих результатов в стрельбе из него, чтобы продолжить составление своей коллекции птиц, но никогда не увлекался стрельбой из самострела так же сильно, как когда-то стрельбой из рогатки. А прочитав захватывающие книги Фенимора Купера, вдобавок к своему самострелу я соорудил настоящий лук со стрелами. Если краснокожие Купера так превосходно стреляли из лука, то почему бы и мне было не научиться тому же? Правда, в той части Индии, где мы жили, луки были не в ходу и мне негде было взять образец. Но после нескольких попыток я все-таки смастерил лук на свой вкус и сделал две стрелы с наконечниками из заточенных гвоздей. После этого я почувствовал себя вполне готовым бросить вызов краснокожим.
Поражающей способности своих стрел я не переоценивал, так же как и их пригодности для самообороны. Поэтому в лесу я передвигался осторожно, ведь помимо кустарниковых кур и павлинов, которых я надеялся подстрелить, там водились и опасные для меня хищники. Чтобы подбираться к дичи незаметно, а в случае опасности без труда взбираться на дерево, я снимал обувь. В те годы обуви на резиновой подошве еще не было и приходилось выбирать между хождением босиком и грубыми кожаными ботинками, не пригодными ни для лазания по деревьям, ни для выслеживания дичи.
Два ручья, наполнявшиеся водой лишь после обильных дождей, сбегали с предгорий и почти сходились у края нашего участка. Дно в обоих руслах было песчаным, а между ними простирались джунгли, где было полно самой разнообразной дичи, в том числе пернатой, добыть которую я рассчитывал. Канал, в котором имели обыкновение купаться девочки, был как бы границей между нашей усадьбой и джунглями, и чтобы добраться до дичи, мне стоило только перейти через канал по стволу поваленного дерева.
Позднее, когда у меня появилась кинокамера, я провел не один день на дереве по нашу сторону канала, пытаясь заснять тигров, приходивших на водопой. В этом же лесу я убил своего последнего тигра, когда вернулся из армии по окончании войны с Гитлером. Тогда этот тигр за короткий промежуток времени задрал лошадь, теленка и двух буйволов, а поскольку отогнать зверя никак не удавалось, пришлось его застрелить. Сестрица Мэгги еще сомневалась, хватит ли моим рукам твердости, поскольку меня одолевали все мыслимые виды малярии, подхваченные в различных районах страны. Но на самом деле для придания твердости руке мне нужно было всего только мысленно предать тигра суду и вынести ему приговор. После этого я свалил зверя с одного выстрела в глаз, смотревший на меня с расстояния нескольких футов. Конечно, это было убийством, но убийством оправданным. Я готов был позволить тигру остаться в густых зарослях, выбранных им для жилья в двухстах ярдах от деревни, готов был даже выплатить компенсацию за всех съеденных животных, но найти замену этим животным было очень трудно — ведь по всей стране из-за войны не хватало рабочего скота. Кроме того, как я уже говорил, тигр никак не поддавался моим попыткам отогнать его в другое место.
Мы с Магогом облазили весь участок джунглей между двумя руслами, и я знал, каких мест на нем стоило избегать. И все же ходить за мелкой дичью за канал, не будучи уверенным, что там нет тигров, было страшновато. Я удостоверялся в этом, обследуя левое русло. Тигры обычно заходили на клиновидный участок с западной стороны. Делали они это перед закатом и, как правило, возвращались в чащу до рассвета, за исключением тех случаев, когда ночью им удавалось убить жертву. Поэтому, внимательно изучив следы на песчаном русле, можно было понять, входил ли сегодня тигр в тот сектор леса, который я считал своим, и если да, ушел он или все еще там остается. Если случалось, что обратных следов не было, я принимал тягостное решение отступить и отправлялся в поисках птиц куда-нибудь еще.
Это русло было объектом моего нескончаемого интереса, потому что помимо тигров масса других зверей и пресмыкающихся, населявших простиравшиеся на много миль леса, так или иначе пересекали песчаное дно, оставляя на нем разнообразные автографы. Именно здесь, вооружившись рогаткой, потом самострелом и шомпольным ружьем, а позднее и современным карабином, я пополнял запас своих знаний о джунглях. Выходя до восхода солнца, бесшумно ступая босыми ногами, я заставал на русле то одно животное, то другое. И настал день, когда я вдруг понял, что по одним только следам уже могу точно определить всех зверей и пресмыкающихся, которые здесь побывали. Но это было лишь начало. Еще предстояло изучить их повадки, язык и роль, которую каждое животное играет в природной среде. Собирая крупицы этих знаний, я одновременно постигал язык птиц и шаг за шагом узнавал их функции в саду природы.
