– Ее и не должно быть, – ответил он. – Прослушивать жену друга фюрера – это уж было бы слишком! Впрочем, все равно осторожность следует соблюдать.
– Какая уже теперь может быть осторожность?! – воскликнула она. – Я, замужняя леди, британская леди, примчалась к своему любовнику, это все видели. Да я уже скомпрометирована дальше некуда! – И кокетливо улыбнулась ему: – Вы должны это оценить, граф.
Они вошли в ее номер, гигантский, с высоченными потолками, с мебелью в стиле «ампир».
– Я пойду в душ, – сказал Юрий. И про себя подумал: «А пускай себе даже и прослушивают, гады! На здоровье! Пускай, сволочи, завидуют!»
* * *
…Потом они лежали, усталые, счастливые, по-прежнему влюбленные, как тогда, в первый раз, четыре года назад в Москве, и готовы были еще так лежать, прижавшись друг к другу, нескончаемо долго. Сколько времени они не виделись? Почти три недели! Немыслимо долгий срок!..
Внезапно Юрий услышал слабый шорох где-то здесь, в спальне. Катя тоже вздрогнула.
– Это там, в шкафу, – прошептала она.
Мышей в столь роскошном отеле быть не могло. Юрий мгновенно схватил свой парабеллум, лежавший на тумбочке, а Катя выхватила из-под подушки свой миниатюрный браунинг.
Юрий приказал:
– Медленно открывайте дверь и выходите, иначе будем стрелять.
Дверца действительно начала медленно открываться, и из недр шкафа послышалось тихое:
– Тсс!..
Глава 3
Пани курва. «Вин мене уб’є…»
В следующий миг из шкафа высунулась головка девушки.
О боже!.. Юрий и Катя, забыв об осторожности, разом выдохнули:
– Полина?..
Да, это была она! Хоть и странновато выглядевшая, с безвкусно накрашенными губами, с размалеванным лицом, с перекрашенными и завитыми волосами, – но она.
Вид у девушки был виноватый.
– Говорить можно свободно, – сразу затараторила она, – я хорошо все проверила, у меня специальный приборчик есть, – и показала какую-то коробочку. – Полезла в шкаф, тоже проверить, а тут – вы… – И добавила угрюмо: – Вам же было не до меня, вот я и решила: уж лучше я тут, в шкафу, пересижу… Дядя Юрочка, тетя Катенька, вы ведь не сердитесь?..
И наряд на Полине был какой-то вызывающий, но при этом выглядела она настолько жалко, что Юрий не смог удержаться от улыбки:
– Ладно, проехали… – сказал он. – А покуда полезай-ка обратно в шкаф да дверцу хорошенько прикрой, мы оденемся. Чур, не подглядывать!
– Ага! Конечно!.. – Девушка исчезла в шкафу, и дверца плотно закрылась. Сидела там, кажется даже не дыша, пока Юрий наконец не разрешил:
– Все, можешь вылезать, Мата Хари.
Лишь когда перешли месте с ней в гостиную, Катя сказала:
– Ну, теперь рассказывай, дитя-злодей.
Полина огрызнулась (без того она не могла):
– Никакой я не злодей! А если вам злодеи нужны, то… – И выпалила: – Он уже здесь, в Варшаве!
– Кто?
Полина, понизив голос, произнесла:
– Слепень! Ну, Слепченко! Он, гадина, уже несколько дней как тут!..
Да, новость была не из приятных…
Дальше девушка рассказала, что Слепня перевели в Варшаву из Витебска, и генерал Николаев узнал об этом только неделю назад. Необходимо было Катю и Юрия срочно предупредить. Генерал вспомнил, что она, Полина, единственный оставшийся в живых человек, который хотя бы по каким-то чертам мог опознать Слепня, и решился, кажется, даже ни с кем не согласовав, забросить ее сюда, тем более что она немного говорила по-немецки и отлично знала польский язык.
– Это еще откуда? – удивилась Катя.
Оказывается, их, «невидимок», готовили к заброске в Польшу еще в тридцать девятом году, но не забросили, потому что тогда все и без «невидимок» в один день решилось. И она «пропшекала» по-польски какую-то длинную тираду, из которой ни Катя, ни Юрий не поняли почти ничего.
– Так-то! – заявила Полина победоносно. – Думали, вы тут одни – полиглоты? Вы бы видели, как нас, «невидимок», учили! Не то что вас ваши бонны. У нас чуть что не так – сразу в зубы или в ледяной карцер на пару-тройку дней, так что мы быстро осваивали.
Катя поинтересовалась:
– А забрасывали тебя сейчас как?
На что Полина только фыркнула:
– Великая проблема! Я же «невидимка», забыли? – И добавила: – Не волнуйтесь, я даже легализовалась. Не хуже, между прочем, чем вы, может, и получше даже. – Не без гордости пояснила: – Я теперь – пани курва.
[46]
Да, ее вид и наряд вполне соответствовали…
– О боже! – всплеснула руками Катя, на миг превращаясь в леди Сазерленд. – С кем мы связались!.. У тебя что же, уже и клиенты имеются?
– А как же без клиентов? – подыграла ей Полина. – На какие шиши тогда жить?.. Правда, у меня пока только один клиент – зато постоянный. Платит, увы, оккупационными марками, зато однолюб! Как увидел меня – так сразу по уши и втюрился. Обер-фельдфебель Вилли Куц! Кавалер Железного креста, прибыл с Восточного фронта для излечения.
– Где ж ты такого однолюба нашла? – спросила Катя. И вдруг догадалась: – Да неужели же?..
– Да, Викентий, – кивнула Полина, – а кто ж еще? Я девушка приличная, стала бы я с кем ни попадя путаться!
– О чем там Николаев думал?! – ужаснулся Васильцев. – У Викентия немецкий язык на уровне нашего седьмого класса!
– Ну, я его за пару дней немного поднатаскала…
– Тоже – в холодный карцер? Или по зубам?
– Да нет, так, чуть-чуть… Ему, в общем, говорить и без надобности, только мал мала понимать. Он же у меня, бедняжка, почти совсем онемел после контузии, о чем и справка со всеми печатями из госпиталя есть. Только мычать и может, бедненький. А если что и сказанет – так он же у меня фолькс-дойче, родом с Поволжья, они там по-немецки говорят, как наш Афанасий Хведорук по-русски. В общем, тут никаких проблем.
Васильцев буркнул:
– Все-то у вас «никаких проблем»! Детвора!.. – Тут же, однако, понял, что не справедлив: по части конспирации Полина, подготовленная «невидимка», могла дать фору и ему, и Кате. Поэтому он тут же сменил тон и спросил уже более миролюбиво: – А остановились-то где?
– Тут, недалеко. У меня квартирка небольшая на улице Огиньского. – И вздохнула весьма убедительно: – Осталась в наследство от матушки моей, пани Ванды Броневской… Всю жизнь, бедная, занималась таким же ремеслом и вот скопила по грошику для единственной доченьки своей, для меня, для Броневской Моники… Папеньки-то своего я вообще не знаю… – Девушка даже слезу пустила вполне убедительно.
