Тусклый солнечный свет проникал сквозь мутные, давно немытые окна, освещая мятые, грязные простыни, груды битой посуды по углам. Дом был в полнейшем запустении, которого я не заметила в темноте, когда была здесь четыре дня назад. В комнате нестерпимо воняло. Я подошла к камину в дальнем углу и поморщилась, увидев там связку тухлой рыбы. Потрогала угли в камине – еще не остыли. Я выдохнула. Бабушка совсем недавно была здесь. Она не умерла, не исчезла или что там случается с женщинами Роу в конце жизни.
Тем не менее в доме ее не было. Я вышла на улицу и, жмурясь от солнца, оглядела скалы. А потом увидела бабушку, и у меня перехватило дыхание. Она брела по песку, босая, в развевающейся черной накидке. Седые пряди развевались по ветру.
Я бросилась по тропинке, ведущей к пляжу.
– Бабушка! – окликнула я.
Она была довольно близко и наверняка услышала меня, но не обернулась. Полы черной хламиды взвились вверх, и сердце у меня екнуло – из одежды на ней больше ничего не было. Я бросилась вдогонку, песок и галька разлетались из-под ног. На бегу я снова и снова звала ее, но бабушка по-прежнему, казалось, не слышала и медленно шла к воде.
Настигнув ее у самой кромки, я забежала чуть вперед и встала перед ней.
– Бабушка! – повторила я, но когда заглянула ей в лицо – в горле встал ком.
В последний раз мы виделись четыре дня назад, но глядя на нее сейчас, можно было подумать, что минули десятилетия. Глаза бабушки глубоко запали, она бессмысленно смотрела прямо перед собой, из открытого рта свисала тонкая струйка слюны, сморщенные губы кривились. Казалось, пыль осела на ее коже, грязной и землисто-серой, а морщины стали длинными и глубокими, и теперь лицо было сплошь покрыто складками и оспинами. Руки, точно плети, безвольно висели по бокам. Горечь подступила к горлу, когда я увидела язвы на ее изможденном теле, дряблую, обвисшую кожу, торчащие острые кости. Только живот остался круглым.
– Бабушка, – снова позвала я нетвердым голосом.
И на этот раз веки на отрешенном лице дрогнули. Во взгляде промелькнуло осмысленное выражение.
– Что… – произнесла она тихо, почти шепотом, и на мгновение ее лицо изменилось, обретя знакомые черты. Но перемена была мимолетной, глаза вновь потухли, и она отвернулась к воде.
– Бабушка! – крикнула я и схватила ее за плечи.
Она быстро вздернула руки, словно обороняясь, и я едва успела отскочить – та взмахнула ножом, зажатым в левом кулаке. Ее лицо потемнело от гнева, но вскоре и эта вспышка погасла, и оно вновь сделалось пустым и холодным.
– Бабушка, это Эвери!
Она медленно подняла на меня немигающий, рассеянный взгляд.
– Я думала, ты умерла, – наконец, сказала бабушка низким, скрипучим голосом. – Ты мертва? А я?
Меня охватил озноб.
– Давай выйдем из воды, – предложила я, осторожно протянула руку, и она не стала противиться.
Тогда я попыталась вывести бабушку из воды. Немного помешкав, она позволила на несколько шагов подвести себя к берегу. Потом остановилась и снова повернулась к океану.
– Послушай, – произнесла она, поднимая к горизонту руку, в которой был зажат нож. – Он поет.
– Пойдем, бабушка, – попросила я, обнимая ее за худенькие плечи. – Тебе нужно присесть.
– Да, – согласилась она.
Я подумала, бабушка позволит отвести ее домой, но она опустилась на колени прямо на мокрый песок и гальку, крохотная и хрупкая, как котенок. Если бы Тэйн был со мной, он бы запросто смог отобрать нож, подхватить ее на руки и унести в дом, но сама я так устала, что и пытаться не стоило, поэтому вздохнула и присела рядом. Ее плечи беспрестанно и мелко тряслись, голова качалась, как одуванчик на ветру, но бабушка ничего не замечала, не сводя глаз с моря.
– Ты как? – спросила я, хотя и без того было совершенно ясно, что она в ужасном состоянии.
Бабушка повернулась на мой голос, уголок ее рта дрогнул в полуулыбке.
– Ты влюбилась, – сказала она. – Это тот паренек с фонарем?
По моей спине пробежали мурашки, хотя это ведь бабушкин дар – видеть людские эмоции. Даже в таком состоянии она улавливала волны обуревавших меня чувств.
– Мать объяснила, как работает наша магия, – прошептала я. – Она сказала, что женщина Роу влюбляется, мужчина разбивает ей сердце, и боль превращает ее в ведьму. Она сказала, что и я не смогу избежать этого. Это правда?
– Ты моложе остальных, – ее улыбка померкла. – Мне было двадцать четыре, когда я встретила своего мужчину. Впрочем, ты всегда была талантливой.
Ее лицо исказилось, точно она учуяла запах гнили.
– Жаль, что тебе не стать ведьмой.
– Ты говоришь, я не сделаюсь ведьмой, – допытывалась я, чувствуя, как заколотилось сердце. – Что это значит? Мать говорит, проклятье изменит Тэйна, превратит в чудовище только потому, что я его люблю. Но раз мне не суждено быть ведьмой, ему ничего не грозит? Что с ним произойдет?
Она медленно пожала плечами.
– Откуда я могу знать? Никто не может убить ведьму Роу. А тебе не быть ведьмой, потому что ты должна умереть.
– Но проклятье…
– Проклятье… – она тяжело вздохнула. – Женщины Роу в любви несчастны… Вечно выбирают не тех мужчин…
– Тэйн не такой, – сказала я быстро. – Он никогда не причинит мне боль.
– Ты говоришь, как твоя мать. Она считала себя умной, думала, что нашла мужчину, от которого не надо ждать подвоха, но все-таки осталась как и другие – сломленной и разбитой. Магия изменила его… – Лицо бабушки вновь стало отрешенным. – Послушай музыку.
Меня обуяло разочарование. Хотелось схватить ее за костлявые плечи и как следует встряхнуть, чтобы вместо бессмысленной мертвой маски появилась моя бойкая, острая на язык бабушка, всегда готовая поделиться мудрым советом. Я глубоко вдохнула.
– Я люблю его. И знаю, что скоро умру, что меня убьют, – процедила я, сжав челюсти. – Мне суждено умереть, бабушка, и это означает, что он не причинит мне боль, ведь так? Есть ли на нем проклятье? Изменится ли он? Что проклятье с ним сделает?
– Сделает с ним? – протянула она, глядя сквозь меня.
– Да! Он добрый, спокойный, заботливый, – быстро заговорила я. – Может ли проклятье уничтожить все это? Такой, как сейчас, он никогда не сделал бы мне больно.
Бабушка зажмурилась.
– Он никогда не сделал бы мне больно, – сказала она, прижимая кулаки к груди. – О, о, Калеб…
Луч солнца блеснул на лезвии ножа, и я ощутила гулкие удары сердца.
– Калеб? – я удивленно нахмурилась. – Калеб Свини, тот самый, в память о котором – «дары Калеба»? Капитан, который оскорбил тебя?
Наклонившись вперед, она согнулась так, что почти достала подбородком до колен.
