Как и моряки, они наверняка уже знали, что заклинания бабушки теперь бессильны. Обладая особым, необъяснимым сродством к океану, рыбаки, возможно, уже догадались, что она умерла. От магии Роу они зависели больше, чем моряки и кто-либо еще на острове, ведь только рыбалкой им удавалось прокормить семьи. Замерев, они смотрели на меня, их ловкие, быстрые пальцы замерли.
Я напряглась, выжидая. Однако вскоре, словно по молчаливому согласию, рыбаки вновь принялись за работу. Некоторые ненадолго подняли руки, потряхивая ладонями, как трепыхается на палубе пойманная рыба. Этот жест среди рыбаков означал приветствие и прощание. Здравствуй, девочка-ведьма, и прощай. Здравствуй и прощай, магия. Затем они погрузились в лодчонки и отчалили, а я ушла, не оглядываясь.
От Уэлд-Хэйвен дом бабушки всего в часе ходьбы. Как и накануне, я собиралась выспаться, а заодно подкрепиться чем-нибудь из ее скудных запасов, но прежде всего мне не мешало помыться. В уголке стояла оловянная ванна. Я согрела на огне оставшуюся драгоценную пресную воду и до середины наполнила емкость. Смыла пот, вычистила грязь из-под ногтей, ополоснула лицо, выполоскала волосы. Кожа, казалось, сияла от чистоты!
Сидя спиной к огню, я тщательно, прядь за прядью, расчесывала мокрые волосы. Они подсыхали и кудрявились, щекоча кожу. Одежды у бабушки было немного, но я умудрилась отыскать в шкафу белое платье с голубой лентой на поясе. Оно, конечно, совсем не подходило к старым ботинкам, но в нем я чувствовала себя такой хорошенькой! Сытая, чистая и принаряженная, я какое-то время осматривала притихший дом, а затем подошла к изножью кровати. Там стоял он, большой черный сундук, который я помнила еще с детства.
Едва приоткрыла крышку, как кончики пальцев едва не завибрировали от напряжения. А внутри… В сундуке аккуратно лежали все необходимые для заклинаний вещи. Там же я обнаружила учебник по языкам Элмиры Роу, травник, составленный Фрэнсис Роу, с инициалами ее возлюбленного на полях – Х.К. Я с уважением прикоснулась к тонким листам, испещренным многочисленными заметками и рисунками – их оставили женщины нашего рода десятки лет тому назад, ими пользовалось не одно поколение. Нашлись и безделицы, которые к магии не имели отношения: цветок меж двух стекол, бусы из ракушек, кольцо. Казалось, эти милые вещицы призывают дочерей, внучек и правнучек Роу помнить о том, что нужно любить и беречь себя, что они не только всесильные ведьмы, но и просто женщины.
Я долго разглядывала эти предметы, затем подобрала грязное платье, которое бросила на пол, и достала из кармана рисунок Тэйна. Тот, с моим портретом. Он так и лежал в кармане, немного измятый и потрепанный. Еще бы, я столько дней носила его с собой!
Девушка с рисунка смотрела на меня. Я коснулась пальцем ее глаз и губ. Такой меня видел Тэйн: напуганной, но сильной, охваченной смятением, но непреклонной и решительной. И я поняла. Мне никогда не стать ведьмой, но, возможно, я смогу спасти Тэйна…
Я аккуратно убрала лист бумаги в сундук, к другим памятным вещицам Роу, и опустила крышку. Теперь, когда решение было принято, оставалось только вернуться в Нью-Бишоп. День едва начался, так что, если поторопиться, можно успеть в город до наступления темноты.
Пора идти… Поднимайся, пора в дорогу. Эвери, давай же, не ленись!
С трудом я поднялась и встала посреди комнаты. Оставалось еще одно дело, которое надо было завершить, прежде чем я покину этот дом (может, я и тянула время, но кто меня обвинит?).
Совком я зачерпнула в камине горячих углей и, кашляя от дыма и густой черной пыли, рассыпала их вдоль стен.
Не успела я спуститься к пляжу, как маленький серый дом уже полыхал не на шутку, словно на утесе зажглось крохотное солнце или маяк, чей свет был виден аж в Уэлд-Хэйвене.
В воздухе запахло гарью и дымом. Я бросила прощальный взгляд на скалы и, полная решимости, отправилась в город.
Я не знала, как люди нашего острова отнесутся ко всему случившемуся со мной, к тому, что магия Роу иссякла. Будут ли осуждать меня из-за кораблекрушений? Вспомнят ли, сколько лет я боролась с матерью, чтобы вернуть все на круги своя? Узнает ли хоть кто-нибудь, что я отказалась от всего – колдовства, их благополучия и даже собственной жизни ради паренька-гарпунщика?
А если никто и не узнает всей истории, то я тем более не забуду, почему сделала такой выбор. Пусть я умру через несколько часов, зато спасу жизнь любимого. Эта мысль как путеводная звезда вела меня к Нью-Бишопу. И здесь, на окраине города, я любовалась, как багровеет вечернее небо, как загораются в домах огни. Последний закат, который мне суждено было увидеть. И, словно прощаясь со мной, лилово-оранжевое небо постепенно меркло.
Я стояла и не могла решить, куда идти: искать Тэйна или, наоборот, держаться от него подальше? Белое платье развевалось на ветру. И тут раздался звон колоколов.
Во всех городах китобоев по-своему оповещают жителей о трагедии на море, в Нью-Бишопе по-особому звонят в колокола: сначала шестинотным перезвоном, затем по одному удару за каждого погибшего. При первых же звуках по моей спине пробежал холодок.
Я застыла и, наверное, как и все жители города, стала считать удары. Никогда за всю историю острова не случалось больше шести смертей за раз, но на этой цифре колокол не остановился, продолжая бить. От потрясения голова шла кругом.
Десять… Пятнадцать! Двадцать! Казалось, он никогда не умолкнет, но вдруг наступила тишина, которая была оглушительнее любого колокольного звона.
Тридцать два!
Тридцать две смерти!
Целый корабль…
Казалось, магия бабушки не ушла вместе с нею, а обернулась неведомой страшной разрушительной силой, которая разбивала и топила крепкие мореходные суда. Меня разрывало от острого чувства вины, смятения и страха, но больше всего мучил вопрос: какое судно затонуло?
Должно быть, люди со всего города стекались к пристани, где Уильям Блисс, управляющий доками, обычно оглашал подробности – по крайней мере, те, что были известны. Потому что, хоть о кораблекрушении и телеграфировали откуда-нибудь с другого конца света, дело часто оставалось темным и непонятным.
Сумерки спустились на окраины, а во мне все еще звучало эхо колокольного звона.
Вжав голову в плечи, я поспешила к Мэйн-стрит, которая спускалась прямо к пристани. Проходя мимо дома миссис Эйбел, заметила, что на заднем дворе вместе с бельем сушился серый дождевик. Недолго думая, я схватила его и набросила на плечи. Он был еще сыроват, но зато капюшон закрывал лицо.
Горожане заполонили улицы. На их лицах застыло мрачное выражение тревоги и тяжелого предчувствия беды. До меня доносились обрывки чужих разговоров. Я видела, как пожилая женщина обнимала девушку, совсем еще девчонку, которая рыдала, теребя в руках бусы из ракушек – один из множества защитных амулетов, которые делала бабушка.
– Ну, Джудит, будет тебе, – приговаривала пожилая. – С твоим Бенжи ничего не случилось! Ты же носишь свои бусы, так ведь?
