Вне себя от злости, я готова была перевернуть стол, и, наверное, бабушка поняла это, потому что быстро подошла и сгребла всю горсть обратно в мешок. Я была настолько уязвлена, что даже хотела, чтоб ее обманули. Но, разумеется, бабушка, как всегда, оказалась права. Она продала клювы, увязанные в ожерелья вместе с бусинами и камешками, по восемь долларов за каждый. Такой амулет сулил хозяину ожерелья силу, могущество и непобедимость в любой схватке: хоть с человеком, хоть с китом. Да с кем угодно! Клювы со дна океана! До чего же удивительно и невероятно устроен этот мир!
Дождь хлестал по лицу, по непокрытым черным волосам. Я стояла на пляже маленькой бухты, вглядываясь в океан. До корабля контрабандиста рукой подать. Мне оставалось только сесть в лодку, догрести до корабля и взойти на борт. Потом утихомирить тучи и ветер, и мы отчалим.
Сперва Бостон. Оттуда я начну свое путешествие по нашей стране, которая раскинулась между двумя океанами. Контрабандист говорил, что там есть озера, горы, реки и пустыни… Пустыни! Целый мир без воды! Как мне хотелось все это увидеть! Но для начала я должна была сесть в лодку.
«Тебе придется покинуть остров». Слова матери до сих пор звучали у меня в ушах. Закрыв глаза, я увидела ее: молодую, уже изуродованную, с круглым и тугим, как барабан, животом. Она стояла на пристани, на самом краю дощатого настила, поджав пальцы ног, и прижимала руки к животу, ко мне, ее будущему ребенку. Слезы струились по щекам, но она смахнула их – не хотела, чтобы кто-нибудь увидел. Беременная женщина плачет. Люди начнут сплетничать и строить догадки.
Она стояла на краю пристани, ожидая парома и гадая, что будет, когда она покинет остров. Умрет? Станет свободной? Она стиснула руку в кулак и прижала к груди. Сжатая в тугой комок сильная магия клокотала внутри. Магия вспыхнула в тот момент, когда отец оставил мать, избитую и окровавленную, и пригрозил, что еще вернется, чтобы вырезать из нее этого ребенка, который, как он считал, не мог быть от него. Магия полыхала, словно пламя в котле с китовым жиром, яркое и чистое, без всякого дыма. Но что с ней случится, когда она уедет? Может, от магии не останется и следа, может, покинув остров, она станет свободной? Пусть изуродованной, но свободной. Дикое напряжение уйдет из груди навсегда.
Кроха внутри нее, нерожденная я, дернулась, повернулась, мать отняла руку от груди и снова прижала к животу. Что будет с ее ребенком? Эта девочка, чья жизнь зародилась в магии и боли, напомнила про все ее ошибки и неудачи. Что будет, если она заберет ребенка с острова?
Паром огласил округу протяжным, низким гудком. Пора. Облака, казалось, расступились. Длинный нос парома вошел в воды Нью-Бишопа. Через несколько минут он будет здесь, и ей придется решать: остаться или уехать? Остаться и растить дочь, которая с детства станет впитывать магию, самой же стать могущественной женщиной, ведьмой? Или уехать, оставив позади и магию, и сердечную муку? Ее терзали мысли: что будет с ребенком? О подобных вещах никогда не знаешь наверняка.
Ее мать, ведьма, предупреждала: «Ребенок Роу должен родиться только на острове. А вдруг, уехав, ты потеряешь дочь? Как ты можешь так рисковать?» Но женщина подозревала, что у ее матери имеются свои мотивы для того, чтобы оставить девочку на острове и вырастить из нее следующую ведьму. Не этого ли она хотела избежать?
Раздался второй гудок парома, широкоплечий мужчина вежливо попросил ее отойти в сторону и присоединиться к остальным пассажирам. В его руках была веревка, очень толстая, с ее руку. Она смотрела на эту веревку и не могла пошевелиться.
На пристани царила тишина, и только легкие удары волн сообщали о прибытии парома. Ведьма ждала, пока высадятся люди. В основном это были моряки и китобои, прибывшие на поиски работы. Некоторые из них приехали за амулетами или заклинаниями. Мать сегодня будет вся в делах.
Паромщик звучным голосом объявил посадку для отъезжающих пассажиров, и ведьма медленно, точно во сне, двинулась вперед. Магия внутри нее яростно билась, словно птица о прутья клетки, хлопая крыльями и поднимая шум, но ведьма не обращала на это внимания до тех пор, пока не ступила на паром. Тогда ребенок в чреве дернулся так сильно, что ее пронзила острая боль. Настолько сильная, что, вскрикнув, она вцепилась в перила трапа.
Как в тумане ведьма слышала, что люди вокруг спрашивали, все ли с ней в порядке, но она могла думать только о боли. Казалось, ее кромсали ножом изнутри, а ее ребенок… будто заживо горел! Она повернулась и сбежала с трапа, на пристань, а затем побрела назад, в город. Она бежала и бежала, хватая воздух ртом и не останавливалась, пока не добралась до домика на скалах, где ее встретило жестокое и самодовольное лицо матери.
Она не смогла этого сделать. Не смогла покинуть остров, ведь это могло навредить невинной крохе внутри нее. И она решила воспользоваться возможностями магии, взращенной на страданиях. Она сделает все, что сможет, чтобы защитить дочь от такой судьбы, так как знала, что родиться женщиной Роу на острове Принца означало только боль и мучения. Она хотела остаться с ребенком, но моряк с мягкими руками, который разбил ей сердце и изуродовал лицо, обещал вернуться и убить малышку. Оставаться в своем доме – все равно что дразнить его и подвергать дочь опасности. Поэтому она отдала девочку матери, взяв с нее слово, что та не станет учить магии ребенка, хоть и знала, что та не сдержит слово…
– Ну что, готова?
Вынырнув из размышлений, я обернулась на голос контрабандиста. Нет, он больше не контрабандист! Теперь я знала его имя – все-таки выспросила у мамы. И, вспомнив, невольно улыбнулась. Мама сказала: «Мэл. На самом деле – Мэлкольм. Но он был таким непослушным, что пастор стал звать его Мэл. Предполагалось, что тот устыдиться, но Мэлу понравилось»
[8]
.
Я оставила его фотографию в Нью-Бишопе, в маленькой обшарпанной квартирке, в выдвижном ящике, где мать обязательно ее найдет и, возможно, когда-нибудь наберется сил, чтобы последовать за ним.
– Эвери? Ты готова?
Я должна была ответить. И я сказала:
– Да.
Как просто оказалось произнести это слово!
Он помог мне спуститься в лодку и мы поплыли к кораблю, который ожидал, на выходе из бухты, где было глубже. Мэл греб, лодка качалась и подрагивала, а я сидела, схватившись за оба борта, и вспоминала слова Тэйна: «Мы можем сесть в вельбот и грести. Мы всего лишь в нескольких милях от материка! Уже к утру туда доберемся».
Я зажмурилась и подставила лицо ветру.
Мы доплыли до корабля, и Мэл предложил взять мою сумку. Она была маленькая, но в нее уместилось все, что нужно – сменная одежда, ночная сорочка и деньги, которая мать откладывала втайне от пастора все эти годы. И еще кое-что: тонкий альбом, за которым я возвращалась на маяк. Правда, через разбитое окно лился дождь, страницы намокли, но рисунки все еще можно было разглядеть. Рисунки Тэйна. Дневник с записанными снами он забирал с собой в пансионат. Все его вещи оттуда выбросили, но этот альбом, самый последний, с рисунками его острова и семьи, сохранился. И теперь меня немного согревала мысль, что хоть Тэйн и ушел навсегда, частичка его все-таки осталась жива.
