Звенели колокола, восторженно гудела толпа, исстрадавшаяся за долгие месяцы от изнурительной осады и все свои надежды возлагавшая на грядущую Деву. Пышная свита Жанны вдохновляла орлеанцев — они верили в близкие перемены. Точно сам ее приезд уже казался избавлением от ненавистных англичан. И Жанна понимала — она не могла обмануть ожидания этих людей. Не имела на это право. Скорее она погибла бы, чем позволила себе нарушить клятву. Только борьба — до последней капли крови, а лучше — до полной победы.
Один из факельщиков неловким движением запалил краешек знамени, толпа замерла, но Жанна, сразу оценив ситуацию, повернула коня и ухватила рукой в железной перчатке край штандарта. Огонь был потушен мгновенно.
Толпа облегченно выдохнула — да эта Жанна не промах! Как она ловка, не растерялась, другие офицеры и сообразить не успели, что случилось… «Жанна, Дева Жанна!» — дружно выкрикивали горожане. — «Спаси Орлеан! И благослови тебя Господь!»
Жанна в окружении свиты проследовала от Бургундских ворот до Ренарских, к дому одного из самых богатых и уважаемых граждан города — главного казначея герцогства Жака де Буше. Того самого, который время от времени переплывал Ла-Манш, дабы отчитаться в Лондоне перед своим сеньором, Карлом Орлеанским, сколько средств потрачено на войну и сколько получено налогов с герцогских земель. И все это время, пока Жанна ехала по улицам, толпа только нарастала и гудела еще сильнее.
У дверей своего дома главный казначей Орлеана низко поклонился и сказал:
— Добро пожаловать, Дама Жанна, благородная принцесса! Прошу оказать мне честь быть гостьей в моем доме! — и слуги закрыли дверь, а толпа все не унималась…
Девушка отужинала в кругу своих друзей и приготовилась ко сну. Ей хотелось поскорее укрыться ото всех, перевести дух. У нее ныло под ложечкой — ведь не святая же она в самом деле? Справится ли? Но то же продолжалось и ночью — под окнами Жака де Буше мелькали факелы, распевались песни и слышался гул не одной сотни голосов…
Утром Жанна почувствовала себя бодрой и готовой действовать. Сон вылечил ее — сомнения ушли. Все внутри кипело. Жанна хотела штурмовать бастилии англичан немедленно, но узнала, что битва откладывается.
— Почему мы медлим, Бастард? — гневно спросила она у сводного брата.
— Мы ждем нашу армию, Жанна, — ответит тот.
Он больше не хотел терпеть поражений — он был сыт ими по горло. Второго «Рувре» он просто не пережил бы!
Сердце подсказывало Жанне, что капитан прав, но терять время даром она не хотела. Приказав д’Олону следовать за ней, девушка потребовала опустить подъемный мост. Она выехала из Ренарских ворот в поле и устремилась к позициям противника под белым флагом.
— Жанна! — окрикивал ее д’Олон, — не подходи близко!
Но рвали копыта землю, билось на утреннем ветру белое знамя, усыпанное золотыми лилиями, и Господь и его ангелы были на нем…
Девушка остановилась в двухстах шагах от бастилии Сен-Лоран, построенной графом Суффолком и лордом Талботом вокруг церкви.
— Англичане! — что есть силы закричала она. — Заклинаю вас именем Божьим, уходите в вашу страну! Оставьте город Орлеан! Я готова заключить с вами мир, если вы признаете мою правоту и вернете Франции столько, сколько отняли у нее, пока она была в вашей власти!
Изумленные офицеры и солдаты графа Суффолка все теснее обступали стену. Вот диво! — это же та девчонка, о которой столько болтали орлеанцы! Которую с таким нетерпением ждали…
— Англичане! — продолжала Жанна. — Хотите вы того или нет, а вам придется уйти! Иначе вы погибнете — все! Решайте же!
Но не только англичане разглядывали ее — храбростью Жанны восторгались и орлеанцы, смотревшие на свою героиню с крепостной стены у Ренарских ворот.
У англичан нашелся тот, кто решил ответить Деве. Это был нормандец де Грэнвиль — перебежчик из французского войска.
— Эй ты, девка! Уж не хочешь ли ты, чтобы мы сдались женщине? У французов больше нет мужчин, они прикрываются юбками! Нечестивые сводники! Трусы!
Англичане заулюлюкали и загоготали. Но стрелять они не посмели — белый флаг Жанны с золотым рисунком, едва ли заметным на расстоянии, остановил их.
Жанна вернулась в город — она чувствовала поражение. Как ей хотелось, чтобы от одного ее голоса дрогнули если не стены бастилии, то хотя бы сердца этих негодяев!
Вечером Жанна выехала через южные ворота — ворота моста. С тем же знаменем, в сопровождении того же д’Олон.
Она проскакала по мосту через Луару несколько пролетов и спешилась в бастионе, на островке Бель-Круа. Дальше мост обрывался — два пролета уже давно были взорваны, чтобы нарушить коммуникацию между Турелью, доставшейся англичанам, и Орлеаном.
Жанна вскарабкалась на бастион, держа знамя в руках. Она была совсем рядом от врага — меткий выстрел мог бы легко поразить ее.
— Гласдейл! — крикнула она. — Я послана Богом, чтобы изгнать англичан из Франции! Не перечьте Царю Небесному — сдайтесь на мою милость! И тогда вы все уцелеете! Прошу вас, послушайтесь меня! Не принимайте другого решения! Королевство Франция никогда не будет принадлежать вам!
На крепостной стене Турели, в окружении своих офицеров, негодовал лорд Гласдейл. Ему уже передали, как Дева требовала от графа Суффолка сдачи Сен-Лорана, разъезжая перед крепостью с белым флагом. Теперь она добралась и до него! Она была перед ним, как на ладони. В сверкающем на вечернем солнце доспехе, с короткой стрижкой черных волос. Под белым флагом, на котором были различимы золотые вкрапления и читались какие-то фигуры, когда ветер ударял в полотнище. А главное — она ничего не боялась!
— Гласдейл! — кричала она. — Если вы повинуетесь мне — я помилую вас! По воле Бога, сына Святой Девы Марии, Франция принадлежит только одному человеку — королю Карлу Валуа, истинному наследнику престола!
— Черт, мне это надоело! — Он был вне себя от наглости девчонки. — Убирайся прочь, арманьякская шлюха! — сжимая кулаки, заревел полководец в сторону бастиона на островке Бель-Круа. — Ведьма! Я сожгу тебя, если поймаю!
Уже немолодой Гласдейл тяжело дышал — эта девка разволновала его. Она говорила с ним так, точно судьба его решена! А солдаты уже готовы были поддержать своего командира: «Проваливай в деревню — к своим коровам! — кричали они. — Арманьякская ведьма!»
Вильям Гласдейл ушел со стены первым — уверенность этой девчонки неприятно поразила его. И еще — ее бесстрашие…
А Жанна, направив коня к воротам Турели, плакала — давилась слезами. Ее оскорбили — мерзко, гнусно. И вновь не послушались! Она остановила коня недалеко от ворот, Жан д’Олон прикрыл ее. И только когда на лице девушки высохли слезы, она въехала в город.
Время переговоров заканчивалось — голос мира не был услышан, чуда не произошло. Наступало время битв…
Орлеанцы так сильно хотели видеть свою Деву — днем и ночью, что желание это стало необузданной страстью. Первого мая хватило небольшого слуха, что ее нет в городе, и в дом Жака де Буше уже забарабанили десятки кулаков.
