— Если бы Господь, как утверждаешь ты, руководил тобою, Он позволил бы тебе сражаться в женском платье и не быть убитой!
— Ни один солдат не пошел бы за юбкой — и Господь знал это! Вот почему я оделась в доспех!
— Если бы Господь был на твоей стороне, то он сделал бы так, чтобы солдаты пошли за тобой, даже если бы ты, Жанна, была в юбке! Что ты скажешь на это?
— Если бы все так было просто, Господь поднял бы меч и отсек голову всем врагам доброй Франции. Но зачем тогда нужны были бы люди? Он вдохновляет нас на подвиги. И мы совершаем их. Господь не любит Сам творить чудеса. Он любит, когда люди, вдохновленные Им, творят их!
Пьер Кошон, которого оттеснили от допроса его коллеги — пылкий Тома де Курсель и хитрый Жан Бопер, посмеивался. Но про себя, конечно. Стоило взглянуть на лорда Бедфорда — оторопь брала.
24 февраля, после третьего заседания, Пьер Кошон вернулся в дом архиепископа Руанского, и тот показался ему особенно чужим. Который, возможно, скоро придется покинуть.
А регент королевства, лорд Бедфорд, возвращаясь после очередного заседания в свои апартаменты, становился все мрачнее. Садясь в кресло, кутаясь в шубу, он швырял и швырял окровавленной рукой мясо — любимым псам; он бросал машинально, кусок за куском; в собак уже не лезло, но они все глотали и глотали, медленно, но покорно, опасаясь отказом обидеть грозного хозяина.
Острые зубы лорда Бедфорда, которых боялись государства — большие и малые, ломались один за другим, попадая на крепкий орешек по имени «Дева Жанна».
На очередном заседании бывшие ректоры Парижского университета под предводительством Жана Бопера взялись допрашивать Жанну все скопом.
— Мы только и слышим о «голосах святых», Жанна, так настойчиво помогавших тебе от имени «господа». — Эта тема особенно волновала судей. — Ты слышала их так же явственно, как слышишь наши голоса?
— Да, господа.
— И ты видела своих «святых» так же отчетливо?
— Да, я видела их так же ясно, как вижу сейчас перед собой моих судей.
— Прекрасно! Тогда скажи нам, Жанна, в каком виде приходил к тебе архангел Михаил?
— Не понимаю вас…
— Что тут непонятного? Скажи нам, Жанна, твой «архангел» предстал перед тобой нагим?
Кошону было предельно ясно, куда клонят хитрые богословы. Не секрет, в каком виде приходят потусторонние силы к людям. Приходят во сне. За такой визит — сразу на костер. К мужчине дьявол приходит в образе женщины, он зовется суккубом, к женщине — в образе мужчины, и его имя — инкуб. И всякий раз дьявол приходит лишь для одного — для совокупления, чтобы посеять семя, и приходит он без одежд…
— Так он приходил нагим?
— Неужели вы думаете, что Господу не во что одеть своих святых?
Кто-то в капелле хохотнул.
— Имел ли архангел Михаил волосы на голове? — раздражаясь от неудач, вопрошали судьи.
— А с чего бы ему быть стриженым, господа?
— Скажи нам, Жанна, на каком языке говорили с тобой святые?
— На прекраснейшем, и я их хорошо понимала!
— Как же они могли говорить, не имея органов речи?
— Я оставляю это на усмотрение Господа. Их голос был красив, мягок и звучал по-французски.
— Разве святая Маргарита не говорит по-английски?
— Как же она может говорить по-английски, если она не англичанка?
Несколько смешков в парадном зале — и вот уже лорд Бедфорд, пунцовый от гнева, переглядывается с графом Уорвиком. Регент готов лично раскромсать на куски смехачей и скормить их своим псам.
— Ты так часто поминаешь всуе Господа Бога; скажи нам, Жанна, ненавидит ли Бог англичан?
— Почему бы вам не спросить об этом у самого Бога?
— Ты бесконечно дерзишь суду! — возмущались богословы под гневное завывание капеллы. — Ты знаешь, что самоубийство — смертный грех?
— Да, господа.
— Когда ты находилась в заточении в замке Боревуар, у графов Люксембургских, ты бросилась с башни. Разве это не попытка самоубийства?
— Я сделала это не от отчаяния, но наоборот — в надежде спасти тело свое и отправиться на помощь французам. До меня дошла весть, что все жители Компьена старше семи лет будут преданы огню и мечу, я же предпочла бы умереть, чем оставаться в живых после подобной расправы с добрыми людьми. И потом, чего мне было ждать в этом замке, когда я узнала, что меня продадут англичанам? Мне легче было умереть, чем попасть в руки моих врагов.
— Значит, ты все-таки думала о самоубийстве?
— Когда я лежала без движения, не могла ни есть и ни пить, ко мне пришла святая Екатерина. Она сказала мне, что я должна исповедаться и попросить прощения у Господа за то, что так поступила. За то, что бросилась из башни. А жители Компьена, сказала она, непременно получат помощь до наступления праздника святого Мартина. Так и случилось: я пошла на поправку, вскоре выздоровела и смогла покаяться, а бургундцы и англичане ушли из-под Компьена, да еще, говорят, с большими потерями от французов!
Лежа на кровати в камере, Жанна удивлялась, как до сих пор враги не разделались с ней. Как терпят ее. Она понимала, чему обязана — полководческой славе, пронесшейся по всей Европе, и происхождению. Если бы не эти спасительные веточки, брошенные ей, давно бы ее спалили на костре! И все-таки ненависти врагов было больше. Рано или поздно ее палачи, забыв обо всем, должны будут обрушить на нее всю свою ярость…
Она засыпала обессиленной, вымотанной судом, издевательствами стражников, зимним холодом, плохой пищей, страхом за свою жизнь.
6
— Что больше ты почитала, Жанна, свое знамя или меч?
На пятом заседании парижские богословы-обвинители решили идти в атаку. Пьер Кошон, главный судья процесса, не препятствовал коллегам, чьим неудачам в глубине души он радовался. Зазнайки хотели вырвать у него славу. Что ж — вперед!
— Знамя я предпочитала всему остальному. В сорок раз больше я любила знамя, чем мой меч.
— Но почему?
— На моем знамени был изображен Господь.
— Кто приказал тебе нарисовать на знамени упомянутое тобой изображение?
— Я уже достаточно говорила, сеньоры, что ничего не делала, кроме как по указанию Бога. И не лучшее ли доказательство силы моего знамени, что под ним я одержала все свои победы?
За эти слова ее ненавидели — все без исключения, кто собрался в капелле Буврёя.
— Скажи, Жанна, когда ты нападала на противников, сама ты носила свое знамя или у тебя был знаменосец?
Жанна закрыла глаза — стихия войны, крови и смерти охватила ее. Она помнила — помнила все. Каждую битву, почти каждую смерть…
— Свое знамя я носила всегда сама, чтобы никого не убивать.
