Последняя, заняв свое место, бросила испуганный взгляд на переполненные зрителями трибуны цирка и поглубже спрятала лицо в тонкую ткань, в которую была закутана. Египтянка, напротив, спустила головной платок себе на плечи, открыв лицо взорам всех присутствующих, и обвела гордым взглядом трибуны, явно не смущаясь всеобщим вниманием, что у женщины тех времен могло быть только результатом давней привычки.
На арену выбежали несколько служителей и принялись через всю арену натягивать до балкона для первого заезда натертый мелом канат. В то же время шесть человек вышли из врат Почета и, сопровождаемые протяжным гулом голосов зрителей, встали каждый на свое место перед одним из стойл, занятых участниками заезда.
– Смотрите, смотрите! серый идет к четвертому справа, там, стало быть, афинянин.
– А Мессала – да, он во втором номере.
– Коринфянин…
– Смотрите на белого! Вот он идет… остановился… номер первый – он первый слева.
– Нет, там остался черный, а белый у второго номера.
– Да, в самом деле так.
Привратники, как уже понял наш читатель, были облачены в туники тех же цветов, что и участники гонок квадриг; так что, когда они заняли свои места, каждый из присутствующих знал, какое стойло занимает сейчас его фаворит.
– Ты когда-нибудь видела Мессалу? – спросила египтянка у Есфири.
В ответ та пожала плечами и отрицательно помотала головой. Римлянин был врагом если не ее отца, то Бен-Гура.
– Он прекрасен, как Аполлон.
Эти слова Айрас произнесла с горящими глазами, обмахиваясь своим украшенным драгоценными камнями веером. Есфирь посмотрела на нее, думая про себя: «Неужели он красивее Бен-Гура?» В следующую секунду она услышала, как Илдерим сказал ее отцу:
– Да, его стойло второе слева от врат Почета.
Думая, что он говорит о Бен-Гуре, девушка взглянула в том направлении. Но, бросив взгляд на закрывавшие стойло створки ворот, она спрятала лицо в складки платка и прошептала краткую молитву.
К Симонидису приблизился Санбаллат.
– Я только что был у него в стойле, о шейх, – произнес он, склонившись к Илдериму, который начал уже теребить свою бороду. – Лошади в отличной форме.
Илдерим лишь просто ответил на это:
– Если их сегодня обойдут, я молю Бога, чтобы это был не Мессала.
Повернувшись затем к Симонидису, Санбаллат достал из складок одежды табулу и сказал:
– Я принес кое-что интересное и для тебя. Как ты помнишь, я уже сообщал о пари, которое прошлым вечером заключил с Мессалой. Еще я говорил, что оставил предложение на другое пари, которое, если оно будет принято, мне вернут подписанным сегодня до начала гонок. Вот и оно.
Симонидис взял табулу и внимательно прочитал текст меморандума.
– Да, – кивнул он головой, – их посланцы уже подходили ко мне с вопросом, можешь ли ты получить у меня такой кредит. Что ж, храни ее получше. Если ты проиграешь, то знаешь, где меня найти; если же выиграешь, – при этих словах лицо его закаменело, – если ты выиграешь… Смотри, чтобы тот, кто принял это пари, не ускользнул от тебя; вытряси из него все до последнего шекеля! Именно так они поступят и с нами, если победа достанется им.
– Положись на меня, – ответил Санбаллат.
– Ты не останешься с нами? – спросил Симонидис.
– Ты очень любезен, – склонил голову его собеседник, – но если я покину консула, то этот молодой римлянин может раскипятиться. Мир тебе; мир вам всем.
Наконец перерыв подошел к концу.
Под трубный рев букцин последние из зрителей, дожевывая еду, пробирались на свои места. На арене появилось несколько служителей, которые, поднявшись на разделительную стенку, прошли по ней до антаблемента рядом со второй метой. Они установили на ней семь деревянных шаров; затем вернулись к первой мете и на ее антаблементе установили семь других деревянных знаков, вырезанных в форме дельфинов.
– Что они будут делать с этими шарами и рыбами, о шейх? – спросил Балтазар.
– Ты что, никогда не бывал на гонках? – удивился Илдерим.
– Никогда в жизни, да и сейчас не совсем понимаю, зачем я здесь.
– Видишь ли, им необходимо вести счет. К концу каждого заезда они должны сбросить на землю один шар и одну рыбину.
Приготовления были закончены, и рядом с распорядителем игр выстроились трубачи, готовые по его знаку протрубить сигнал к началу соревнований. Движение на трибунах и шум затихли. Лица зрителей были обращены к западу, все взоры устремлены на закрытые пока двери стойл.
Румянец на лице Симонидиса свидетельствовал о том, что он тоже попал под власть всеобщего возбуждения. Илдерим же куда яростнее обыкновенного теребил свою бороду.
– Сейчас мы увидим римлянина, – шепнула прекрасная египтянка Есфири, но та не слышала ее – с бьющимся сердцем она ждала появления Бен-Гура.
Строение, в котором находились стойла, имело форму сегмента, смещенного вправо таким образом, что его центральная точка была выдвинута вперед и находилась на середине скакового круга, со стартовой стороны от первой меты. Каждое стойло отстояло на равном расстоянии от линии старта или побеленного мелом каната, о котором мы уже упомянули.
Букцины взвыли резко и кратко. Повинуясь их сигналу, из-за меты быстро вышли ассистенты, по одному на каждую квадригу, готовые оказать помощь, если вдруг лошади откажутся повиноваться возницам.
Снова взвыли букцины, и стоявшие у ворот стойл служители распахнули их створки.
Первыми появились, верхом на лошадях, личные помощники колесничих, общим числом пять человек, поскольку Бен-Гур отказался от помощи. Беленый канат опустился и пропустил их, затем снова поднялся, преграждая путь квадригам. Помощники великолепно держались в седлах, но на них мало кто обращал внимание, поскольку за их спинами из стойл доносились голоса колесничих и все взоры были устремлены именно туда.
Беленый канат снова поднялся, служители у стойл дали знак колесничим; и в тот же момент церемониймейстеры на балконе замахали руками и во всю мощь своего голоса воззвали: «Вперед! Вперед!»
Цирк встретил их громом трибун.
Из стойл, подобно ядрам, выпущенным из катапульт, вырвались шесть квадриг; зрители вскочили с мест, приветствуя их криками. Эта была та самая минута, которую они столь терпеливо ждали, лелея ее в своих мечтах и коротая время в разговорах с самого дня объявления об играх.
– Вот он, смотри же, смотри! – воскликнула Айрас, показывая на Мессалу.
– Я вижу его, – отвечала ей Есфирь, глядя на Бен-Гура.
Она откинула с лица головное покрывало. В этот момент маленькая еврейка не испытывала страха. Сейчас она осознала, какое наслаждение можно получать, совершая героическое деяние под взорами множества устремленных на тебя глаз, и поняла раз и навсегда мужчин, которые в такие моменты смеются над смертью и забывают о ней.
