План Бен-Гура, если всмотреться в него пристальнее, грешил неопределенностью.
В видах на будущее Бен-Гуру следовало держаться подальше от всех представителей власти, в особенности римлян. Контакты с ними вполне можно было доверить Маллуху: он уже доказал свою сообразительность и надежность.
Прежде всего надо было решить, откуда начинать поиски. У Бен-Гура не было никаких зацепок. Поэтому он решил начать с Антониевой башни. Слухи об ее подземных узилищах наводили на иудеев страх едва ли не больший, чем римский гарнизон города. Вряд ли можно было найти место, более пригодное для того, чтобы заживо погрести человека, что скорее всего и сделали с его родными. Кроме этого соображения, было еще одно: Бен-Гур не мог забыть, что, бросив последний взгляд на своих любимых, он увидел, как римский солдат ведет их по улице по направлению к башне. Даже если они в данный момент и не находятся там, то должны были остаться какие-нибудь записи об их пребывании там, какая-нибудь путеводная нить, могущая привести его к конечной цели.
Кроме этого соображения, существовала еще одна надежда, от которой он не мог отказаться. От Симонидиса он знал, что Амра, египетская нянька, была еще жива. Читатель, без всякого сомнения, помнит, что это преданное существо в тот день, когда на семейство Гур обрушилось несчастье, вырвалась из рук стражников и укрылась во дворце, где и была опечатана вместе со всем остальным имуществом. В последовавшие за этим годы Симонидис тайно снабжал женщину продуктами; так что теперь она по-прежнему оставалась во дворце единственной обитательницей этого громадного дома, который Грат, несмотря на все свои усилия, так и не смог продать. Рассказы о его законных владельцах заставляли держаться подальше от этого дома всех возможных покупателей и арендаторов. Прохожие, минуя заброшенный дом, понижали голос. Ходили слухи, что в доме живут привидения. Этому способствовала и бедная старая Амра, которая иногда мелькала то на крыше, то в забранных деревянными решетками окнах здания. Бен-Гур лелеял надежду, что она, если удастся добраться до нее, сможет помочь ему. Во всяком случае, встреча с ней в этом месте, овеянном сладкими воспоминаниями детства и юности, стала бы радостью, больше которой могла бы стать для него только встреча с матерью и сестрой.
Итак, прежде всего он должен был побывать у своего старого дома и повидать Амру.
Приняв такое решение, вскоре после захода солнца он поднялся с камня, на котором сидел, и стал спускаться с холма по тропинке, которая вела к северо-востоку. Оказавшись у подножия холма, в долине Кедрона, он проследовал до пересечения тропы с дорогой, уходившей на юг, к селению Силоам и к пруду, носящему то же самое название. Здесь он повстречал пастуха, гнавшего на рынок отару овец. Обменявшись с ним несколькими словами, Бен-Гур получил позволение примкнуть к пастуху. В его обществе он миновал Гефсиманию и вошел в город через Рыбные ворота.
Глава 4
Бен-Гур на пороге отчего дома
Уже стемнело, когда, простившись у городских ворот со своим спутником, Бен-Гур свернул в узкий переулок, уходивший к югу. Лишь кое-кто из прохожих, встреченных им по дороге, приветствовал его. Неровная мостовая заставляла постоянно смотреть под ноги. Невысокие и темные дома, казалось, мрачно наблюдали за пришельцем. Двери были заперты, с крыш порой доносились женские голоса, поющие колыбельные детям. Одиночество в родном городе, ночь, неясность цели его стремлений – все нагоняло на Бен-Гура тоску. Все более и более грустнея, он приблизился к водоему, известному ныне как купальня Вифезда
[135]
, в неподвижной воде которого отражалось раскинувшееся над городом небо. Взглянув вверх, он увидел северную стену Антониевой башни, черную мрачную громаду, вздымающуюся в сумеречное серо-стальное небо.
Башня возносилась так высоко, казалась такой громадной, такой незыблемо покоящейся на своем основании, что он задумался о ее мощи. Если там была заживо погребена его мать, что он сможет сделать для нее? Голыми руками, разумеется, ничего. Целая армия могла бы ломиться в ворота, обстреливая их из баллисты и колотя тараном, под веселый смех защитников башни. Одна юго-восточная площадка для баллист казалась сравнимой по размерам с целым холмом. Глядя на нее, он невольно подумал – Господь, последняя надежда слабых, порой слишком медлит применить свою силу!
Исполненный сомнений и дурных предчувствий, он свернул на улицу, начинающуюся от входа в башню, и медленно побрел по ней на запад.
Бен-Гур знал, что неподалеку от Вифезды был когда-то караван-сарай, и намеревался там остановиться на все время своего пребывания в городе; но сейчас он не мог преодолеть искушения взглянуть на свой родной дом. Сердце властно вело его в ту сторону.
Древнее традиционное приветствие, которое донеслось до него от кучки случайных гуляк, прозвучало для его слуха сладостной песней. В этот момент высокие облака на восточном небосклоне осветились последними лучами заходящего солнца, и в их серебристом свете стали видны здания на западе, ранее неразличимые – в основном высокие башни на Сионском холме, которые, казалось, плыли в воздухе над невидимой землей.
Он решительно направил шаги к отчему дому.
Некоторые из тех, кто читает эти строки, уже готовы предугадать его чувства. Для этих читателей родной дом в их юные годы был оазисом счастья, вне зависимости от того, сколь давно это было, – именно от этого дома всегда начинали разматываться их воспоминания; этот райский уголок они покидали в слезах, уходя во взрослую жизнь, и в него они хотели бы вернуться, если это было бы возможно, снова став малыми детьми; обитель смеха и пения; с которой не могли сравниться любой или даже все их триумфы в последующей жизни.
У ворот на северной стене своего старого дома Бен-Гур остановился. Воск, использованный римскими солдатами в качестве печатей, был все еще отчетливо виден, а наискосок створок была прибита доска с надписью:
«СОБСТВЕННОСТЬ ИМПЕРАТОРА».
Ни один человек не вошел и не вышел из ворот этого дома с того самого ужасного дня, когда Бен-Гур был разлучен с семьей. Не постучать ли ему в ворота, как во время оно? Это было бесполезно, он знал, но не мог устоять перед искушением. Амра могла бы услышать его стук и выглянуть в одно из окон. Взяв в руки камень, он поднялся на широкую каменную ступеньку и постучал три раза. Ответом ему было только гулкое эхо. Выждав несколько минут, он сделал еще одну попытку, на этот раз громче, чем в первый раз; потом снова, каждый раз делая паузу и прислушиваясь. Но царившая в доме тишина словно насмехалась над ним. Отступив на улицу, он всмотрелся в окна, но в них не было и признака жизни. Парапет, которым была обнесена плоская крыша, четко вырисовывался на фоне еще слегка светлого неба; если бы кто-нибудь был там, Бен-Гур обязательно увидел бы его. Но никакого движения, однако, не наблюдалось.
От северной стороны дома он перешел к западной, где было четыре окна, в которые он долго и внимательно всматривался без какого-либо успеха. Временами сердце его замирало от тщетной надежды, иногда его начинала бить дрожь от обуревавших его чувств. Но Амры нигде не было видно – даже в образе бесплотного духа.
