И снова произошло так, как она предсказала. Вид всего окружающего его в движении прискучил человеку. Порхающие птицы, текущие реки, волнующиеся моря перестали радовать его, и он стал чахнуть еще хуже, чем раньше.
Исида ждала.
И, словно услышав ее мысли, Осирис воспрял от отдыха, и от звука его созидающей воли содрогнулась вселенная; лишь солнце удержалось на своем месте. Огляделась Исида и увидела, что вокруг все изменилось. Она улыбнулась тому, что новая придумка ее супруга была столь быстрой, и увидела она, что создание склоняет голову, прислушиваясь. Лицо его осветилось радостью, и он захлопал руками от радости, потому что в первый раз раздались на земле Звуки; звуки гармоничные и звуки негармоничные. Ветер шелестел листьями деревьев; птицы распевали каждая свою песнь; ручьи, текущие к рекам, журчали, словно играя на серебряных струнах арф; реки, текущие к морю, гудели торжественным басом; а сами моря разбивали о прибрежные скалы волны с громовым ревом. Весь мир был напоен музыкой, и музыка эта звучала не переставая; так что человек не мог не быть счастлив.
Тут Исида погрузилась в размышления о том, как чудесно сделал ее супруг; но чуть спустя она покачала головой: Цвет, Движение, Звук – все это было лишь не главными элементами красоты, главными же были Форма и Свет, и именно для них была рождена земля. Что ж, Осирис сделал то, на что он был способен, и, если и теперь существо снова будет несчастно, необходима станет ее помощь.
Человек на этот раз был счастлив довольно долго – дольше, чем раньше; создавалось даже впечатление, что он никогда не устанет наслаждаться миром. Но Исида знала лучше; она все ждала и ждала, не обращая внимания на то, что с солнца доносится смешок за смешком; она терпеливо ждала и вот увидела предвестия конца. Звуки жизни – от щебета птиц до раскатов грома – уже были привычны человеку. Он слабел и чах и вернулся на свое место у реки и остался там недвижим.
Только тогда Исида, исполненная жалости, заговорила: «Мой господин, – сказала она, – твое создание умирает».
Но Осирис, хотя и видел все это, не сдвинулся с места; он больше ничего не мог сделать.
«Могу ли я помочь тебе?» – спросила Исида.
Осирис был чересчур горд, чтобы ответить согласием.
Тогда Исида связала последнюю петлю и, расцветив свою работу великолепным сиянием, бросила ее на землю – так, чтобы она упала рядом с человеком. И он, услышав звук от падения рядом с собой, поднял свой взгляд и вот! – Женщина – Первая Женщина – приблизилась к нему, чтобы помочь ему! Она протянула руку к лежащему; он сжал ее и встал на ноги: и с тех пор никогда не был печален, но всегда был счастлив.
– Таково, о сын Гура, происхождение красоты, как об этом рассказывают у нас на Ниле. – Она помолчала.
– Чудесная сказка, – не стал скрывать он, – но она не закончена. Что сделал после этого Осирис?
– О да, – ответила она. – Он снова призвал Божественную супругу к себе, и они снова стали жить в любви и согласии, во всем помогая друг другу.
– Но если я не поступлю так, как поступил первый человек?
Он снял ее руку со своего затылка и положил себе на губы.
– Люблю, люблю! – произнес он.
Голова его медленно опустилась на ее колени.
– Ты найдешь Царя, – заговорила она, лаская другой рукой его лицо. – Ты отправишься в путь, и найдешь Царя, и будешь служить Ему. Своим мечом ты заслужишь самые щедрые Его дары, и Его лучший солдат станет моим избранником.
Он поднял лицо и взглянул на нее. И не было для него в мире более яркого светила, чем ее глаза в этот момент. Он выпрямился и сел, обнял ее за плечи и страстно поцеловал, говоря:
– О Египет, Египет! Если дары Царя будут царствами, то одно из них будет моим, и я положу его к твоим ногам! Ты будешь моей царицей – только моей, – и не будет в мире более прекрасной царицы! И мы будем счастливы навек!
– И ты расскажешь мне все и позволишь мне помогать тебе во всем? – спросила она, тоже целуя его.
Вопрос этот остудил его страсть.
– Разве недостаточно того, что я люблю тебя? – спросил он.
– Истинная любовь предполагает и совершенное доверие, – ответила она. – Но ничего страшного – ты со временем лучше узнаешь меня.
Убрав руку с его лица, она встала.
– Ты жестока, – сказал он.
Сделав несколько шагов, она остановилась около лежавшего на песке верблюда и коснулась губами его лба.
– О ты, благороднейший из своего рода! Ибо нет подозрений в твоей любви.
И в ту же секунду ее уже не было.
На третий день путешествия путники остановились на обед у реки Иавок
[145]
, у костра, где расположились около сотни людей и их животных. Едва они сошли на землю, как к ним подошел мужчина с кувшином и чашей, предложивший им утолить жажду. Когда они с благодарностью приняли его услуги, он сказал, глядя на их верблюда:
– Я возвращаюсь с Иордана, где сейчас собралось много народу из самых дальних уголков страны, как и вы, друзья мои. Но ни у кого из них нет ничего подобного вашему верблюду. Весьма благородное животное. Могу я поинтересоваться его происхождением?
Балтазар ответил и сразу же прилег отдохнуть; но Бен-Гур, более любопытный, разговорился с этим человеком.
– И в каком месте на реке собрались эти люди? – спросил он.
– В Вифаваре.
– Знаю его, там есть довольно малолюдный брод через реку, – заметил Бен-Гур. – Не могу понять, что их туда привело.
– Понятно, – кивнул головой незнакомец. – Вы тоже издалека и не слышали добрых вестей.
– Каких вестей?
– Не так давно из пустыни явился отшельник – святой человек – и изрекает странные слова, которые озадачивают всех, кто их слышит. Он называет себя Иоанном Назореем
[146]
, сыном Захарии, и говорит, что он – вестник, посланный возвестить приход Мессии.
Даже Айрас, забыв обо всем, вслушивалась в слова незнакомца.
– Про этого Иоанна говорят, что всю жизнь с самого рождения он провел в пещере недалеко от Енджеди, в постоянной молитве, и вел жизнь более строгую, чем даже ессеи. Множество людей приходят слушать его пророчества. Я там тоже был вместе с остальными.
