Здесь она понизила голос и произнесла едва слышно:
– … Назаретянин будет в городе завтра, а Бен-Гур уже сегодня вечером.
Есфирь пыталась сохранить спокойствие, но безуспешно: кровь, бросившаяся в лицо, окрасила румянцем ее щеки и лоб. Потупив глаза, она не заметила торжествующего взгляда, брошенного на нее египтянкой.
– Вот здесь он мне это обещает.
И она извлекла свиток, спрятанный до этого момента в ее рукаве.
– Возрадуйся вместе со мной, о моя подруга! Он будет здесь уже сегодня! На берегу Тибра есть дом, царские чертоги, который он обещал мне; и быть хозяйкой этого дворца значит…
Звук быстрых шагов на улице под ними заставил ее замолчать. Египтянка нагнулась через парапет, чтобы посмотреть, и тут же выпрямилась и воскликнула, воздев руки к небу:
– Да будет благословенна Исида! Это – сам Бен-Гур! Ведь он появился как раз в тот момент, когда я думала о нем! Это не может не быть добрым предзнаменованием! Обними меня, Есфирь, и поцелуй!
Еврейка подняла на нее свой взгляд. На щеках ее горел румянец, глаза метали молнии, что редко случалось до этого момента. Ее доброта была самым грубым образом попрана. Неужели судьбе было недостаточно обречь ее не только скрывать мечты о человеке, которого она любила; но и нужно заставить присутствовать при триумфе ее соперницы? В письме, которое она читала отцу, не нашлось даже пары слов ей, рабе раба, в то время как в руках другой было целое письмо, полное самых щедрых обещаний. Поэтому она сказала:
– Так ты любишь его или Рим?
Египтянка отступила на шаг и принялась в упор рассматривать задавшую ей этот вопрос девушку.
– Что он значит для тебя, дочь Симонидиса?
Есфирь, вся трепеща, начала было говорить:
– Он мой…
Но тут мысль, пришедшая ей в голову, заставила ее замолчать. Она побледнела, задрожала крупной дрожью, собрала всю свою силу воли и закончила:
– Он друг моего отца.
Язык ее не мог произнести признание в том, что она рабыня.
Айрас рассмеялась уже беззаботнее, чем раньше.
– Только и всего? – сказала она. – Что ж, ты напомнила мне о том, что и многие другие, куда более важные люди в Иудее ждут меня. И я отправлюсь к ним. Мир тебе.
Есфирь молча смотрела, как египтянка спускалась по ступенькам лестницы; затем, закрыв руками лицо, она зарыдала так, что слезы покатились не только по ее лицу, но и по пальцам, которыми она старалась сдержать их, – слезы стыда и подавленной страсти. И словно для того, чтобы сделать горе ее еще глубже, в памяти ее всплыли слова отца, произнесенные совсем недавно: «Твоя любовь могла бы быть не напрасно послана тебе, держи я крепко в руках все то, что имел, как я и намеревался это сделать».
Звезды уже высыпали на небе, низко нависшем над городом и темной громадой гор, когда она успокоилась настолько, что смогла вернуться в летний домик на крыше и занять свое привычное место рядом с отцом, смиренно ожидая его велений. Похоже, что в жертву этому долгу она должна будет принести свою юность, если не всю жизнь. И надо сказать правду, теперь, когда первая острая душевная боль отступила, мысль эта даже принесла ей удовлетворение.
Глава 2
Бен-Гур повествует о назаретянине
Спустя час после сцены на крыше Балтазар и Симонидис – последний в сопровождении Есфири – встретились в большой зале дворца. Пока старики беседовали между собой, в залу вошли Бен-Гур и Айрас.
Молодой еврей, представ перед своими соратниками, подошел прежде всего к Балтазару, почтительно приветствовал его и столь же почтительно принял ответный привет. Затем он направился было к Симонидису, но приостановился при взгляде на Есфирь.
Причиной этого был новый облик Есфири, по-новому подчеркивавший ее красоту. Пока он в удивлении взирал на девушку, внутренний голос напомнил ему про нарушенные им клятвы ей и невыполненные обеты.
На мгновение он было смутился, но тут же овладел собой. Подойдя к Есфири, он сказал:
– Мир тебе, прекрасная Есфирь, мир также и тебе, Симонидис.
При этих словах он взглянул на купца и добавил:
– Да пребудет с тобой благословение Господне, ибо ты стал истинным отцом всем сиротам.
Есфирь выслушала его с потупленным взором, а Симонидис ответил:
– Я могу только повторить слова доброго Балтазара, о сын Гура, – добро пожаловать в твой отцовский дом. А теперь сядь, поведай нам о своих странствованиях, о своих трудах и об удивительном Назаретянине – кто он такой и что собой представляет. Где, как не здесь, ты можешь сбросить с себя все заботы? Присядь, молю тебя – здесь, рядом с нами, чтобы мы все могли тебя слышать.
Есфирь тут же сделала несколько шагов и принесла мягкий стул, поставив его рядом с Бен-Гуром.
– Спасибо, – благодарно кивнул он ей.
Усевшись и обменявшись несколькими фразами со всеми присутствующими, он обратился к мужчинам:
– Я пришел, чтобы поведать вам о Назаретянине.
Старики обратились во внимание.
– Уже много дней я следовал вместе с ним, наблюдая за ним со всей пристальностью, на какую только способен человек, с нетерпением ждавший его появления. Я видел его при всех обстоятельствах, в которых проявляется характер человека; и теперь с уверенностью могу сказать – он такой же человек, как и я сам. Но точно так же я уверен в том, что он являет собой и нечто большее.
– Что именно большее? – спросил Симонидис.
– Я сейчас расскажу вам…
Но появление нового человека прервало его речь; Бен-Гур повернулся и, протянув руки вперед, бросился к этому вошедшему в залу.
– Амра! Добрая старая Амра! – воскликнул он.
Старуха поспешила ему навстречу; и все присутствующие, увидев неописуемую радость на ее лице, даже не обратили внимания на то, сколь морщиниста и темна ее кожа. Амра упала перед юношей на колени, обхватила руками его ноги и покрыла поцелуями его руки. Он же, отведя с ее лица прядь седых волос, целовал ее морщинистые щеки, не уставая повторять:
– Амра, добрая Амра, неужели ты ничего, совсем ничего не слышала про них – ни единого словечка?
От этого вопроса старуха разразилась рыданиями, которые сказали ему все яснее всяких слов.
– Господь свершил свою волю, – произнес он таким тоном, что всем присутствующим стало ясно, что у него нет больше никакой надежды найти или узнать что-то про своих родных.
Глаза Бен-Гура были полны слез, которые он не хотел демонстрировать присутствующим, поскольку был мужчиной.
Справившись с собой, он снова опустился на стул и сказал:
– Подойди сюда, Амра, и сядь рядом со мной – вот сюда. Нет? Тогда сядь у моих ног, потому что мне надо много рассказать моим друзьям про того удивительного человека, который явился в наш мир.
