Иудей вскочил на ноги, лицо его пылало.
– Нет-нет, сядь на место, мой иудей, сядь на место! – воскликнул Мессала.
– Ты дразнишь меня.
– Послушай меня еще немного. Совсем скоро, – римлянин насмешливо улыбнулся, – совсем уже скоро Юпитер и вся его семья придут ко мне, как это у них заведено, и положат конец серьезному разговору. Я ценю твое доброе отношение, ты ведь вышел из старого дома твоих отцов, чтобы приветствовать меня с возвращением и возродить ту любовь, которую мы питали друг к другу в детстве, – если это нам удастся. «Ступай, – сказал мой учитель, – и, чтобы жизнь твоя стала великой, помни – ею правит Марс, Эрос же ловит его взгляд». Этим он хотел сказать, что любовь ничто, война же – все. Так заведено в Риме. Женитьба есть лишь первый шаг к разводу. Добродетель – талисман торговцев. Клеопатра, умирая, оплакивала свои искусства и была отомщена – у нее есть наследница в каждом римском доме. Мир идет тем же самым путем; поэтому во имя нашего будущего – долой Эроса, и да здравствует Марс! Я должен стать солдатом; а ты, о мой иудей, мне жаль тебя; кем же станешь ты?
Иудей придвинулся ближе к бассейну; тягучая медлительность речи Мессалы стала еще заметнее.
– Да, я жалею тебя, мой утонченный иудей. Из церковной школы ты попал сразу в синагогу; потом в Храм; затем – о, венец славы – тебя ждет место в Синедрионе. Что ж, да помогут тебе боги, но ты ничего не увидишь в жизни. Я же…
Иудей бросил взгляд на своего собеседника как раз в тот момент, когда лицо того было исполнено гордости, и услышал продолжение его речи:
– Я же… ах, не весь мир еще завоеван. Никто не бывал в глубине покоренных стран. На севере есть народы, которые еще не видели римского орла. Честь и слава завершить поход Александра на Дальний Восток еще ждет кого-то. Только подумай, сколько возможностей лежит перед римлянином!
В следующую секунду он снова заговорил в своей прежней манере, растягивая слова.
– Военная кампания в Африке; еще одна – против скифов; а потом – и легион. Большинство карьер на этом и кончаются, но только не моя. Я – клянусь Юпитером! – оставлю свой легион только ради поста префекта. Подумай, какова жизнь в Риме, если иметь деньги, – вино, женщины, сражения на аренах, поэты на пирах, придворные интриги, игра по-крупному круглый год. Такого круговращения жизни вполне можно добиться – заполучить бы только себе префектуру пожирнее! О мой иудей – хотя бы здесь, в Сирии! Иудея богата; Антиохия – столица всех богов. Я буду преемником Кирения – и ты разделишь мой успех!
Ученые софисты и риторы, которые толпами наводняли Рим и практически монополизировали обучение его золотой молодежи, вполне одобрили бы эти рассуждения Мессалы, поскольку таков был обычный ход мыслей; для молодого же иудея эти мысли были внове, к тому же они полностью шли вразрез с принятым в здешнем обществе торжественным стилем рассуждений и дискуссий, к которому он привык. Кроме того, он принадлежал к породе людей, законы, поведение и привычки которых исключали иронию и юмор; поэтому, вполне естественно, он слушал своего друга со смешанными чувствами – то негодуя, то удивляясь, поскольку не понимал, как надо воспринимать его слова. Тон изысканного маньеризма был для него в высшей степени неприятен, очень скоро начал раздражать, а под конец стал едва выносим. Любой из нас на месте иудея пришел бы от этого в ярость, и наш насмешник умудрился сделать это без всяких усилий. К тому же для иудея периода правления Ирода патриотизм всегда жил в глубине души в виде дикой страсти, обычно скрываемой под обычным благодушием; но все, что затрагивало его историю, религию и Господа, мгновенно выпускало эту страсть на волю. Поэтому нет смысла доказывать, что слушать Мессалу было для его собеседника утонченной пыткой; когда же тот на секунду замолчал, иудей произнес с вымученной улыбкой на лице:
– Мне приходилось слышать, что есть немногое число людей, которые позволяют себе несерьезно относиться к своему будущему; ты убедил меня, о мой Мессала, что я тоже в их числе.
Римлянин внимательно поглядел на него; затем ответил:
– Почему ты не допускаешь, что в иронии может содержаться истина в виде иносказания? Великая Фульвия как-то однажды удила рыбу, так она поймала куда больше, чем все бывшие вместе с ней. Поговаривали, потому, что крючок на ее удочке был покрыт золотом.
– Так ты иронизировал не просто так?
– Мой иудей, я вижу, что предложил тебе недостаточно, – быстро ответил римлянин, сверкнув глазами. – Когда я стану префектом, а Иудея обогатит меня, то сделаю тебя первосвященником.
Иудей в гневе отвернулся.
– Не оставляй меня, – попросил Мессала.
Его собеседник явно колебался.
– О боги, как палит солнце! – воскликнул патриций, видя его растерянность. – Давай пересядем в тень.
Иудей холодно произнес в ответ на это:
– Нам лучше разойтись. Мне не стоило приходить сюда. Я искал друга, а нашел…
– Римлянина, – поспешил закончить за него Мессала.
Пальцы иудея сжались, но он снова пересилил себя и поднялся со скамьи. Мессала тоже встал и, взяв со скамьи лежавшую на ней накидку, набросил себе на плечи и направился вслед за иудеем. Поравнявшись с ним, он положил руку ему на плечо и зашагал в ногу.
– Точно так же – вот как сейчас – я клал руку тебе на плечо, когда мы разговаривали в детстве. Давай дойдем так хотя бы до ворот.
Несомненно, Мессала пытался быть серьезным и любезным, но так и не смог до конца избавиться от привычной иронии, уже ставшей его второй натурой. Иудей позволил ему эту фамильярность.
– Ты еще юноша, я уже мужчина; так что позволь мне и говорить соответственно.
Самодовольство римлянина было совершенным. Ментор, дающий наставления молодому Телемаху, не мог бы вести себя более естественно.
– Ты веришь в парок? Ах, я же забыл, ты ведь саддукей, а в сестер верят ваши ессеи, они самый чувствительный народ у вас. Верю и я. Сколь утомительно ощущать присутствие этих сестриц, когда мы занимаемся, чем хотим! Вот я повелеваю судьбами народов. И в тот самый момент, когда я уже держу мир в своих руках, я слышу у себя за спиной щелканье ножниц. Я оборачиваюсь – там стоит она, эта проклятая Атропо! Но почему ты разъярился, мой иудей, когда я сказал, что хочу стать преемником старого Кирения? Ты подумал, что я хочу обогатиться, разоряя и опустошая Иудею? Пусть так; но ведь так поступит любой римлянин. Почему бы и мне не делать этого?
Иудей замедлил шаг.
– Были и другие пришлые, которые правили Иудеей до римлян, – произнес он, взмахнув рукой. – Но где они теперь, Мессала? Она пережила их всех. То, что было раньше, повторится и теперь.
Мессала вернулся к своему насмешливому тону:
– Не только ессеи верят в парок. Добро пожаловать в нашу веру, иудей!
– Нет, Мессала, не считай меня в их числе. Моя вера покоится на скале, которую положили в ее основание наши праотцы во времена Авраама; на заветах Господа Бога Израиля.
