Меж тем колесничий прилагал отчаянные и безуспешные старания, чтобы успокоить лошадей. Его тщетные усилия привели шейха в еще большее неистовство.
– Аваддон
[55]
тебя побери! – яростно кричал патриарх. – Успокойте же их! Бегите туда! Вы слышите меня, дети мои?
Слова эти были обращены к его спутникам, по всей видимости, из того же племени.
– Вы меня слышите? Они же дети пустыни, как и вы. Возьмите их под уздцы – быстрее!
Смятение животных только увеличивалось.
– Проклятый римлянин! – С этими словами шейх погрозил вознице кулаком. – Разве он не клялся, что справится с ними – всем сонмом своих нечестивых римских богов? Нет, руки прочь от меня – прочь, я сказал! Да они летят как птицы – а этому вознице только пасти баранов! Будь он проклят! И будь проклята мать тех лжецов, которые называют его своим сыном! Эти лошади не имеют цены! Пусть он только осмелится хлестнуть их кнутом и… – Остаток фразы потонул в яростном стуке его зубов. – Какой же я был идиот, что доверился этому римлянину!
Бен-Гур, понимавший чувства шейха, испытывал к нему сочувствие. Им владела не только уязвленная гордость собственника – и не только беспокойство за исход гонок. Патриарх, как сообразил Бен-Гур, зная образ мыслей и чувств подобных людей, испытывал к лошадям самую нежную любовь, граничащую со страстью.
Вся четверка была гнедой масти, без единого пятнышка, все лошади одна в одну, столь пропорционально сложенные, что казались меньше, чем были на самом деле. Изящно вырезанные уши венчали небольшие головы; морды лошадей были широкими, глаза широко расставленными. Внутренности ноздрей были окрашены в такой темно-красный цвет, что казалось, дышали пламенем. Выгнутые дугой шеи венчали гривы столь длинные, что пряди их падали животным на плечи и грудь. Челки лошадей, под стать их гривам, вились нежным шелком. Лошадиные бабки были изысканно сухи, выше колен узлами вздувались мощные мышцы, несшие великолепно сложенные туловища. Копыта напоминали чаши, выточенные из полированного агата, со свистом рассекающие воздух. Глянцево-черные хвосты, толстые и длинные, стелились по воздуху. Шейх назвал лошадей бесценными, и слово было выбрано совершенно верно.
Взглянув на лошадей еще раз, более пристально, Бен-Гур прочел и всю историю их отношений со своим хозяином. Они выросли на его глазах, под непрерывным присмотром и заботой, буквально были членами его семьи, живя вместе с ним, как его возлюбленные дети, под пологом черного навеса, закрывавшего их от яростного солнца пустыни. Чтобы они добыли ему триумф над надменными и ненавидимыми римлянами, старик привел своих любимцев в этот город, нисколько не сомневаясь в их победе на скачках, если удастся найти умельца, которому под силу справиться с ними, умельца, обладающего не только необходимым опытом, но и пламенным духом. В отличие от холодных людей Запада он не мог не возмущаться неспособностью колесничего справиться с его прекрасными лошадьми; будучи арабом и шейхом, он просто не мог не взорваться.
Не замолкли еще проклятия старика, как дюжина крепких рук схватила лошадей под уздцы и остановила их. Почти тотчас другая колесница появилась на дорожке. В отличие от остальных эта колесница, возница и скакуны выглядели так, словно были участниками финального заезда в самом цирке. По причине, которая вскоре станет понятной, желательно дать нашему читателю более подробное описание этого участника заезда.
Экипаж колесницы представлял собой несущую площадку с небольшими колесами и мощными осями, на которой был установлен бортик, открытый сзади. Эта достаточно простая конструкция была известна человечеству с незапамятных времен. С течением времени гений конструктора превратил ее в произведение искусства – вполне достойное, например, Авроры, которая не постыдилась бы подняться на нем на небеса, чтобы возвестить утреннюю зарю.
Античные жокеи именовали свои самые скромные по возможностям экипажи двойками, а самые мощные – четвернями; и именно на последних они выступали на Олимпийских играх и прочих празднествах.
Лошадей в подобные экипажи предпочитали запрягать в один ряд. Чтобы различать их, двух ближайших к дышлу животных называли запряжными, а крайних слева и справа – пристяжными. Считалось, что максимальной скорости колесница может достичь в том случае, если лошадям обеспечена наибольшая свобода движений. Поэтому упряжь отличалась чрезвычайной простотой. Она состояла из хомута вокруг шеи животного и постромки, прикрепленной к хомуту, если не считать появившихся со временем поводьев и недоуздка. Чтобы запрячь лошадей, конюхи вставляли узкое деревянное коромысло или поперечину в отверстие ближе к концу дышла и при помощи ремней, продеваемых через кольца на концах этой поперечины, прикрепляли его к хомуту. Постромки от запряжных они крепили к оси тележки, а от пристяжных – к верхнему краю рамы. Оставалось разобраться с поводьями, которые, судя по современным нам подобным приспособлениям, были не менее курьезной частью всей упряжи. Для этой цели служило большое кольцо у переднего конца дышла. Закрепив сначала поводья за него, создатели упряжи потом разделяли их так, чтобы они шли к каждой из лошадей и уходили к вознице, проходя по отдельности через кольца удил.
Получив общее представление о технической стороне гонок, возвращаемся к нашему повествованию. Итак, последний участник состязаний был встречен достаточно шумно. Еще когда он только направлялся к трибунам, его приближение сопровождалось аплодисментами и приветственными криками. Его запряжные были вороными, пристяжные – снежно-белыми. В соответствии с существовавшими тогда канонами римского вкуса хвосты их подрезаны, подстриженные гривы собраны в пучки и перевязаны красными и желтыми лентами.
Пока вновь прибывший во всем великолепии двигался к месту старта, становилось понятным восхищение трибун. Уже самые колеса экипажа представляли собой чудо конструкции. Прочные полосы полированной бронзы усиливали ступицы; спицы были выпилены из слоновой кости, природным изгибом в сторону движения, что лишь подчеркивало их красоту. Бронзовые шины охватывали обода колес, выточенные из полированного черного дерева. Торцы оси, гармонируя с колесами, были прикрыты бронзовыми бляшками в виде оскаленных тигриных голов, настил же колесницы был сплетен из позолоченных ивовых ветвей.
Появление прекрасных лошадей и великолепной колесницы заставило Бен-Гура с интересом посмотреть на ее возницу.
Кто этот человек?
Бен-Гур не мог видеть лица мужчины, но что-то знакомое в облике возничего заставило его напрячься и обратиться памятью к временам давно прошедшим.
Кем же он мог быть?
Колесница приближалась, кони шли рысью. Судя по крикам и воодушевлению толпы, можно было решить, что возничим был либо официальный фаворит гонок, либо участник благородного звания. Нередко и цари выступали в гонках, соревнуясь за честь получить лавровый венок победителя. В свое время и Нерон
[56]
и Коммод
[57]
участвовали в подобных соревнованиях. Бен-Гур встал с места и спустился к самому ограждению, отделявшему первый ряд зрителей от беговой дорожки. Лицо его было серьезно, все тело напряжено, как струна.
