– Что ж, мой Друз, вино никак не принесут, поэтому, чтобы скоротать время, расскажи мне подробнее об Аррии.
– Что ж, будь он еврей или римлянин – и, клянусь великим Паном, я говорю это не из неуважения к твоим чувствам, мой Мессала, – этот Аррий красив, храбр и умен. Император предложил ему свое покровительство, которое он отверг. Его появление скрыто покровом тайны, да и сам он сторонится нас, словно чувствует себя лучше вдали от нас или ощущает себя хуже нас. В палестре ему не было равных; он одолевал голубоглазых гигантов с берегов Рейна или сарматских быков так, словно они были сплетены из лозняка. Дуумвир оставил ему изрядное наследство. У него страсть к сражениям, он думает только о войне. Максентий приблизил его к себе; он должен был плыть на корабле вместе с ним. Мы, однако, потеряли его в Равенне. Тем не менее он благополучно добрался сюда. Нынешним утром мы о нем уже слышали. Подумать только! Вместо того чтобы явиться во дворец или устроиться в крепости, он забросил свои вещи в караван-сарай и снова исчез.
Поначалу Мессала слушал рассказ своего друга с вежливым безразличием, но постепенно все более внимательно. Под конец повествования он снял ладонь с чаши с игральными костями и воскликнул:
– Эй, мой Гай! Ты слышал?
Юноша, стоявший рядом с ним, – тот, который помогал ему днем управляться с колесницей, – ответил, весьма польщенный проявленным к нему вниманием:
– Я не был бы твоим другом, мой Мессала, если бы не слышал.
– Ты помнишь того человека, из-за которого ты сегодня упал?
– Клянусь Вакхом – если бы я и забыл его, мое разбитое плечо тут же напомнило бы мне о нем!
– Что ж, тогда будь благодарен Фортуне – я нашел своего соперника. Слушай же.
С этими словами Мессала повернулся к Друзу.
– Расскажи же нам все, что ты знаешь об этом еврее и в то же время римлянине, – клянусь Фебом, такому сочетанию не позавидует и кентавр! Какую одежду носит он, о мой Друз?
– Какую носят все евреи.
– Ты слышишь, Гай? – снова спросил Мессала. – Этот парень молод – раз; он выглядит как римлянин – два; он предпочитает еврейские тряпки – три; судя по его успехам в палестре, он способен, если надо, остановить четверку коней – это четыре. Друз, помоги моему другу еще вот в чем. Без сомнения, у этого Аррия здорово подвешен язык, иначе он бы не мог так ловко прикидываться – сегодня он римлянин, завтра еврей; но столь же ли свободно он владеет и благородным языком Афин?
– Столь свободно и чисто, что мог бы спорить с Сократом.
– Ты слышишь, Гай? – сказал Мессала. – Этот парень просто создан, чтобы говорить комплименты женщинам – а то и самой Аристомахе
[73]
– по-гречески. Если я правильно считаю – это уже пять. Что скажешь?
– Ты уже нашел его, мой Мессала, – ответил на это Гай, – или я не я.
– Прошу прощения, мой Друз, – и прошу прощения у вас всех – за то, что говорю загадками, – весело произнес Мессала. – Но не буду испытывать ваше терпение. Помнится, ты что-то говорил про тайну в связи с появлением сына Аррия. Расскажи мне про это подробнее.
– Да нет здесь ничего особенного, Мессала, совершенно ничего, – ответил Друз, – так, просто детская болтовня. Когда Аррий, его отец, под парусами пустился преследовать пиратов, у него не было ни жены, ни семьи. Но домой он вернулся с юношей – тем, о котором мы говорим, – и на следующий день усыновил его.
– Усыновил его? – повторил Мессала. – Клянусь всеми богами, Друз, ты и в самом деле заинтриговал меня! Где же дуумвир нашел этого парня? И кто он такой?
– Кто может ответить на этот вопрос, Мессала? Разве что сам молодой Аррий. Кстати! Во время сражения дуумвир – тогда еще трибун – потерял галеру. Проходивший мимо корабль обнаружил его и еще одного человека – единственных спасшихся – на каком-то обломке судна. Тогда ходили слухи, что этим вторым человеком был еврей…
– Еврей! – эхом отозвался Мессала.
– … и раб.
– Как ты сказал, Друз? Раб?
– Когда их подняли на борт, дуумвир был в доспехе трибуна, а другой в рубахе гребца.
Мессала, слушавший рассказчика, подавшись всем телом вперед, медленно выпрямился.
– Галера, – повторил он поразившее его слово и впервые обвел залу растерянным взглядом.
Но тут в залу вступила процессия рабов. Некоторые из них несли в руках большие амфоры с вином, другие – корзины с фруктами и сладостями, чаши и кувшины большей частью из серебра. При виде их Мессала вскочил на стул.
– Люди Тибра, – громким и ясным голосом произнес он, обращаясь к гостям. – Давайте же обратим это ожидание нашего командующего в празднество в честь Вакха. Кого вы выберете вашим предводителем на нем?
Из-за стола поднялся Друз.
– Кто может быть предводителем, если не хозяин пиршества? – спросил он. – Ответьте же, римляне.
Присутствующие в один голос подтвердили его слова.
Мессала снял венок со своей головы и протянул его Друзу. Последний, забравшись на стол, вполне серьезно возложил его снова на голову Мессалы, сделав его таким образом предводителем празднества.
– Вместе со мной сюда пришли несколько моих друзей, – сказал он, – только что вставших из-за другого стола. Чтобы наше празднество было освящено старинным обычаем, приведите сюда того из них, кто более всех был сражен вином.
Хор голосов тут же воскликнул в ответ:
– Вот он, вот он!
Тут же в дальнем углу с пола был поднят юноша столь женственный, что вполне бы мог подойти для роли самого бога виноделия – хотя ему сейчас вряд ли удалось бы удержать на голове венок, а в руке – тирс.
– Поднимите его на стол, – повелел предводитель празднества.
Увы, юноша был не в силах даже сидеть.
– Помоги ему, Друз, – кивнул головой Мессала.
Друз обхватил неумелого выпивоху за плечи.
Обращаясь к обвисшей фигуре, Мессала произнес в наступившей тишине:
– О Вакх, величайший из богов! Будь благосклонен к нам нынешним вечером! От своего собственного имени и от имени этих твоих приверженцев я возлагаю сей венок… – сняв венок со своей головы, он благоговейно поднял его вверх, – … я возлагаю сей венок на твой алтарь в роще Дафны.
Склонив голову, он возложил венок на голову юноши, а затем нагнулся, снял с игральных костей до сих пор закрывавшую их чашу и со смехом произнес:
– Погляди, мой Друз! Клянусь ослом Силена
[74]
, денарий все-таки мой!
