Небольшие арабские глаза Илдерима светились совершенным пониманием, и Бен-Гур, справившись со своей тоской, от всего сердца произнес:
– Я по крайней мере не могу опровергнуть их. Но молю тебя сказать, что же дальше?
– Тебе недостаточно того, что ты услышал? Что ж, – снова начал он, уже более спокойным тоном, – увидев, что мои выводы основательны, – проще говоря, увидев, что Господня воля состоит в том, чтобы Младенца не обнаружили, – я сконцентрировал свою волю на том, чтобы быть терпеливым, и начал ждать. – Он воздел к небу взор, исполненный святой веры, и продолжал: – Ныне я пребываю в ожидании. Он живет между нами, надежно храня свою тайну. Что в том, что я не могу отправиться к Нему или назвать по имени холм или долину, служащие Ему прибежищем? Но Он жив – может быть, сейчас Он только наливается жизненной силой, как завязь на дереве; а может быть, Он уже созрел; но уверен, что в этом промысел Божий и что Он живет на земле.
Благоговейный ужас охватил Бен-Гура – ужас того, что все его прежние сомнения рассеяны.
– Где, как ты думаешь, Он сейчас? – почти шепотом спросил он Балтазара и тут же замолк, словно на уста его легла печать священного молчания.
Балтазар тепло взглянул на него.
– Несколько недель я сидел, размышляя, в своем доме у Нила – доме, который стоит почти у самой воды, так что проплывающие мимо путники в лодках могут видеть его и в то же самое время свое отражение в воде. Человек в возрасте тридцати лет, сказал я себе, должен уже засевать свое поле жизни, и засевать его хорошо, поскольку за этим последует лето жизни, когда надо будет растить посеянное. Младенец, сказал я далее себе, сейчас уже мужчина двадцати семи лет – ему самое время засевать свое поле. И я спросил себя, как сейчас ты спрашиваешь меня, сын мой, и ответил себе, что то место, где он пребывает, должно быть рядом с родиной его отцов. Где еще может Он явиться миру, как не в Иудее? В каком городе должен Он начать свои труды, если не в Иерусалиме? Кто будет первым, получившим то благословение, которое Он должен принести, как не дети Авраама, Исаака и Иакова, дети возлюбленного Господом народа? Если бы мне предложили отправиться на Его поиски, я отправился бы бродить по деревням и поселкам, ютящимся на склонах холмов Галилеи и Иудеи, спускающихся в долину Иордана. Сейчас Он там. Стоя в дверях своего дома или на вершине холма, сегодняшним вечером Он провожал взглядом солнце, которое еще на один день приблизило то время, когда Он сам станет светочем мира.
Балтазар смолк, простерев перед собой руку с указующим в сторону Иудеи перстом. Всем его слушателям, даже слугам, передалась его страсть; они словно бы ощутили в шатре чье-то царственное присутствие. И это ощущение не исчезло сразу: сидевшие за столом еще какое-то время хранили молчание, обдумывая сказанное. Тишину в шатре нарушил Бен-Гур.
– Я понимаю, добрый Балтазар, – сказал он, – что ты был высоко и необычно отмечен свыше. И также я понимаю, что ты в высшей степени мудрый человек. У меня не хватает слов, чтобы выразить мою благодарность за все то, что ты мне поведал. Я получил весть о больших грядущих событиях и позаимствовал часть вашей веры. Но я молю тебя закончить свое повествование, рассказав нам о миссии Того, Кого ты ждешь и Кого я с этого вечера тоже буду ждать, как подобает верующему сыну Иуды. Ты сказал, что Он должен стать Спасителем, но разве Он не станет еще и Царем Иудейским?
– Сын мой, – произнес Балтазар в своей обычной доброжелательной манере, – до сих пор миссия Его в руке Господней. Все, что я думаю о ней, лишь мои выводы из слов того Гласа, который был мне слышен в ответ на мои моления. Угодно ли тебе вновь услышать об этом?
– Ты же наш учитель.
– Причиной моего смятения, – невозмутимо начал Балтазар, – которое подвигло меня стать проповедником в Александрии и в селениях на Ниле, побудило погрузиться в отшельничество, где меня и нашел Святой Дух, – причиной этого было падение людских нравов, происшедшее, как я считал, от утраты общения с Богом. Я скорбел скорбями ближних моих – не только равных мне, но всех моих ближних. Так низко пали они во тьму безверия, думалось мне, что Спасение для них недостижимо, если только сам Господь не возьмется за эту работу. И я молил Его прийти и сделать так, чтобы я мог узреть Его. «Труды твои не пропадут втуне. Спасение грядет, и ты узришь Спасителя» – такой был мне Глас, и, возликовав, я отправился в Иерусалим. Но кому же суждено Спасение? Всем людям мира. И каким образом обрести его? Крепи свою веру, сын мой! Я знаю, люди говорят, что счастья не обрести до тех пор, когда Рим не будет низвергнут со своих холмов. Говоря другими словами, беды нашего времени происходят не от неведения людьми Бога, как я считал, но от дурного управления. Надо ли говорить, что людское управление никогда не свершалось во имя религии. Много ли царей из тех, о которых ты слышал, были лучше своих подданных? О нет, нет! Спасение не может осуществиться ради политических целей – ради того, чтобы свергнуть правителей и власти предержащие и занять их места, а потом владеть и править. Если бы это было единственным смыслом Спасения, мудрость Господня пресекла бы его. Говорю вам, пусть даже это будет разговор слепого со слепыми, что Тот, Который грядет, должен будет стать Спасителем душ; а само же Спасение знаменует то, что Господь сам появился на земле.
Разочарование охватило Бен-Гура – голова его поникла; но, даже не будучи убежден, он в это мгновение не имел сил оспорить мнение египтянина.
– Клянусь великолепием Господним! – порывисто воскликнул Илдерим. – Суд Божий покончит со всеми обычаями. Пути мира предначертаны и не могут быть изменены. В каждом сообществе людей должен быть предводитель, облеченный властью, иначе ничто не может быть свершено.
Балтазар отнесся к этой вспышке собеседника вполне серьезно.
– Твоя мудрость, почтенный шейх, есть мудрость от мира сего; но ты забываешь, что именно от мира сего мы и должны быть спасены. Человек есть предмет честолюбивых замыслов царей; душа же человека есть предмет вожделения Господа.
Илдерим, не имея что возразить на это, лишь задумчиво покачал головой, явно не желая поверить в сказанное. Бен-Гур нашел аргумент в его пользу.
– Отче – с твоего позволения я хотел бы так называть тебя, – спросил он, – о ком вы должны были вопрошать у врат Иерусалима?
Шейх послал Бен-Гуру благодарный взгляд.
– Я должен был вопрошать людей, – спокойно ответил Балтазар, – «Где Тот, Кто рожден Царем Иудейским?»
– И вы видели Его в пещере под Вифлеемом?
– Мы узрели Его, и поклонились Ему, и принесли Ему наши дары – Мелхиор – золото, Гаспар – ладан, а я – мирру.
– Когда ты говоришь о фактах, отче, слышать тебя все равно что верить, – почтительно произнес Бен-Гур, – но, когда ты произносишь свои суждения, я не могу понять, какого рода царем ты хочешь представить Младенца – я не могу отделить правителя от его власти и долга.
– Сын мой, – ответил на это Балтазар, – мы имеем обыкновение самым пристальным образом рассматривать то, что лежит у самых наших ног, в то же время удостаивать лишь мимолетного взгляда куда более крупные предметы, пребывающие вдали от нас. Вот и сейчас ты видишь лишь титул – Царь Иудейский; так подними же взгляд свой до той тайны, которая скрывается за ним, и ты сможешь узреть истину. Титул всего только слово. Израиль знавал лучшие дни – дни, когда Господь называл его людей возлюбленными своими детьми и общался с ними через пророков. Теперь же, если в те дни Он обещал им Спасителя, Которого я видел, – пообещал им как Царя Иудейского, – образ Его должен быть в соответствии с обещанием, хотя бы ради только одного слова. Ах, ты понял смысл моего вопроса у врат! – ты понял, и я больше не буду останавливаться на этом. Может быть, тебя заботит достоинство Младенца; если это так, то обдумай – что значит считаться преемником Ирода – в рамках принятых во всем мире мерил чести? Разве не мог Господь выше вознести возлюбленного Им? Да если земные титулы играли для нашего Отца Небесного какое-нибудь значение, почему Он не отправил меня вопрошать о Цезаре? Попробуй взглянуть шире на сущность того, о чем мы сейчас говорим, молю тебя! Спроси лучше о том, царем чего должен стать Тот, Которого мы ждем; потому что именно это, уверяю тебя, и является ключом к загадке, которую ни один человек не сможет разгадать, не имея этого ключа. – И Балтазар благочестиво возвел очи горе. – На земле существует царство, хотя и не принадлежащее ей, – царство с границами куда шире земных, шире всех морей и земель. Его существование – такой же неопровержимый факт, как и существование наших сердец; и мы путешествуем по этому царству от рождения и до самой смерти, даже не замечая его. Ни одному человеку не дано увидеть его до тех пор, пока он не познает свою собственную душу; ибо царство это не для него, но для его души. И в его пределах обретается слава, которую не может себе представить наше воображение.
