– То, что ты поведал нам, отец, сплошная загадка для меня, – сказал Бен-Гур. – Я ничего не слышал о подобном царстве.
– Как и я, – согласно кивнул головой Илдерим.
– Увы, я не могу больше говорить о нем, – скромно потупил взор Балтазар. – Что оно собой представляет, для чего оно существует, как его достигнуть – этого не узнает никто вплоть до того времени, когда Младенец придет обрести его как собственное достояние. Он принесет с собой ключ от невидимых ворот, которые откроет для возлюбленных Им. Среди них будут все те, которые возлюбили Его, ибо только они будут спасены.
После этих слов наступило долгое молчание, которое Балтазар посчитал окончанием беседы.
– Дорогой шейх, – своим спокойным голосом произнес он, – завтра или послезавтра я собираюсь на какое-то время посетить город. Дочь моя хотела бы увидеть приготовления к играм. Я назову тебе точное время нашей поездки. А тебя, сын мой, надеюсь еще увидеть. Мир вам и спокойной ночи.
Все трое поднялись из-за стола. Шейх и Бен-Гур провожали взглядом египтянина, пока он не вышел из шатра.
– Шейх Илдерим, – вслед за тем произнес Бен-Гур, – я услышал этим вечером много непонятного мне. Позволь мне, молю тебя, покинуть этот гостеприимный кров и погулять по берегу озера, чтобы все хорошо обдумать.
– Ступай, я тоже пойду к себе.
Они еще раз сполоснули руки, после чего слуга по знаку своего хозяина принес Бен-Гуру его сандалии. Обувшись, юноша вышел из шатра.
Глава 17
Царство духовное или земное?
Недалеко за оградой становища росли рядом несколько пальм, бросавших тень своих листьев частью на воду, а частью на берег. Сидевший на ветвях соловей оглашал вечерний воздух своим пением. Бен-Гур остановился и прислушался. В другое время птичий голос заставил бы его задуматься о былом; но рассказанная египтянином история чудесным грузом легла на его плечи, и, как и для любого носильщика, даже самая сладкая в мире музыка звучала не для него, поскольку сознание его, как и тело, просило отдыха.
Все вокруг тонуло в тишине ночи. Ни единое дуновение ветерка не вздымало ряби на зеркальной поверхности озера. Все древние звезды высыпали на небо, каждая на предназначенном ей месте. Повсюду чувствовалось дыхание лета – на земле, на поверхности озера, в небесах.
Воображение Бен-Гура было распалено, чувства возбуждены, душа его не находила покоя. Поэтому пальмы, небо и воздух представились ему далекой южной землей, куда Балтазара много лет назад направило отчаяние; недвижная поверхность озера обернулась водами Нила, на берегу которого этот добрый старик молился в тот момент, когда Святой Дух явился ему в своем блистающем обличье. Сама ли собой вся эта обстановка чуда окружила Бен-Гура? Или это он был перенесен куда-то? А что, если чудо повторится – и уже с ним? Он трепетал от одной этой мысли и, объятый священным страхом, все же желал этого и даже ждал повторения видения. Когда же наконец лихорадочное возбуждение сменилось спокойствием, к нему вернулась и способность рассуждать.
Рисунок его жизни получил свое объяснение. До сих пор, когда Бен-Гур принимался рассуждать о ней, то всегда обнаруживал некую зияющую пустоту, которую он не был способен заполнить или перескочить, – пустоту столь огромную, что лишь неясно различались ее противоположные края. Получив образование капитана и солдата, в какой области он мог найти применение своим знаниям? Бен-Гур, разумеется, подумывал о революции; а процесс революционных преобразований всегда один и тот же. Чтобы вести за собой людей, всегда было необходимо следующее: во‑первых, причина или предлог, чтобы найти себе приверженцев; во‑вторых, конечная цель устремлений. Как правило, успешно сражается тот, кто имеет какие-то слабые места, которые он не способен устранить или замаскировать. Но гораздо успешнее сражается тот, кто, имея слабые места, тем не менее питает надежды на блестящее будущее – будущее, в котором он мог бы обрести бальзам для своих ран, воздаяние своему героизму, память и благодарность в случае смерти.
Чтобы решить для себя – успех светит ему или поражение, Бен-Гур должен был тщательно изучить своих приверженцев, тех людей, на кого он мог бы рассчитывать, когда все будет готово к началу действия. Естественно, что такими людьми были его земляки. Зло, творимое Израилю, было злом для каждого из сынов Авраама, и каждый из них имел свою причину сражаться – святую или земную.
Итак, причина имелась; но что считать конечной целью?
Часы и дни, которые он провел в рассуждениях на эту тему, не поддавались исчислению, но приводили все к одному и тому же заключению: ею могла стать только весьма общая, смутная и неопределенная идея национального освобождения. Было ли этого достаточно? Он не мог сказать «нет», потому что это обозначало бы конец всем его надеждам; он не мог заставить себя сказать «да», потому что его мудрость говорила ему совсем другое. Он даже не мог убедить себя, что Израиль в одиночку способен успешно сражаться с Римом. Он знал возможности своего великого противника; знал он и то, что его искусство войны, политики и управления было даже значительнее его материальных возможностей. Лишь всемирная коалиция могла бы совладать с Римом, но – увы! – на такое не приходилось рассчитывать. Была еще одна возможность – и сколь долго и напряженно над этой возможностью он размышлял! Нужен был герой, который возникнет в одном из угнетенных народов и, подняв боевое знамя, завоюет весь мир! Какую славу могла бы обрести Иудея, став новой Македонией под водительством нового Александра! Но еще раз увы! Во главе с раввинами вполне возможна отвага, но только не дисциплина. А затем – язвительная усмешка Мессалы в саду Ирода Великого: «Все, что вы завоевываете за шесть дней, вы теряете на седьмой».
В своих размышлениях он никогда не приближался к краю этой зияющей пропасти. Словно какая-то сила отталкивала его прочь. Столь часто повторялись эти безуспешные попытки, что он уже готов был сдаться, уповая только на удачу. Гипотетический герой может появиться и при его, Бен-Гура, жизни, а может прийти позднее. Один лишь Господь ведает об этом. В таком состоянии духа не потребовалось слишком много времени, чтобы краткий пересказ Маллухом истории Балтазара произвел на него впечатление. Теперь он выслушал рассказ самого участника событий о появившемся наконец чаемом герое, сыне Израиля и Царе Иудейском! За спиной же этого героя – вы видите! – стоит весь мир с оружием в руках.
Царь подразумевает наличие царства; он должен быть воином, славой равным Давиду; правителем, мудростью и великолепием равным Соломону; царству же его предстояло стать утесом, о мощь которого разобьется сила Рима. В перспективе же была колоссальная война, сменяющаяся агониями жизни и смерти, – а затем мир, означавший, разумеется, владычество Иудеи на вечные времена.
Сердце Бен-Гура отчаянно колотилось – казалось, он уже видел Иерусалим, ставший столицей мира, и Сион с возвышающимся на нем троном Владыки Вселенной.
Восторженному молодому человеку представилось редкостной удачей, что он оказался в шатре, который посетил человек, воочию видевший этого Царя. Он, Бен-Гур, мог лицезреть этого очевидца, слышать его, узнать от него все, что тот знал о грядущих переменах и особенно о времени, когда они должны были произойти. Если совсем близко, то про военную кампанию во главе с Максентием можно было забыть – в этом случае ему следовало направиться в родные пределы и начать собирать, организовывать и вооружать племена, чтобы Израиль был готов, когда придет день возрождения.
