– Иди сюда, – сказала она, заметив, что он остановился. – Иди же, а то я подумаю, что ты плохой моряк.
Румянец на его щеках стал гуще. Неужели она что-то знает о его морском прошлом? Справившись с собой, он сошел на помост.
– Я было испугался, – сказал он, занимая свободное место рядом с ней.
– Чего же?
– Что потоплю лодку, – улыбаясь, ответил он.
– Подожди до того, как мы выйдем на глубину, – произнесла она, кивнув головой эфиопу, который тут же опустил весла в воду, и лодка отошла от помоста.
Если любовь и Бен-Гур были бы врагами, то можно было бы сказать, что любовь никогда не была более безжалостной к юноше. Египтянка сидела так, что он не мог не смотреть на нее, ту, которая уже поглотила все его сознание как идеальная Шуламита
[85]
. Свет ее глаз, казалось, затмевал звезды; взгляд ее рассеивал мрак самой темной ночи. К тому же, как всем известно, сочетание молодости и близости женщины, тихих вод и усыпанного звездами неба в ночи, дышащей теплом лета, производит странный эффект на мужчин – они проще простого переносятся из обычной обстановки в идеальную.
– Дай мне руль, – попросил Бен-Гур.
– Нет, – ответила она, – потому что это переменило бы наши отношения. Я же не просила тебя отправиться со мной верхом? Я обязана тебе и хотела бы прямо сейчас начать уплату долга. Ты можешь говорить, а я буду слушать, или я буду говорить, а ты будешь слушать: выбирать тебе, но я буду решать, куда мы направимся и каким путем.
– И куда же мы двинемся?
– Ну вот, ты снова волнуешься.
– О египтянка, я задал всего лишь самый естественный вопрос любого похищенного.
– Зови меня Египет.
– Я бы предпочел называть тебя Айрас.
– Ты можешь называть меня так в своих мыслях, но обращайся ко мне: Египет.
– Но Египет – это страна, а в ней живет множество народа.
– Да, да! И что это за страна!
– Понимаю, мы с тобой направляемся именно в Египет.
– Если бы это было так! Я была бы просто счастлива.
Произнеся эти слова, она вздохнула.
– Тебе безразлично, хочу ли туда я, – сказал он.
– Ах, насколько я знаю, ты никогда там не бывал.
– Никогда.
– О, это страна, где нет несчастливых людей, предмет вожделения всего остального мира, родина всех богов, и поэтому самая благословенная страна. В ней, о сын Аррия, счастливый человек будет еще более счастлив; а несчастливый, придя туда и испив сладких вод священной реки, засмеется и запоет, возрадуясь как ребенок.
– И там нет бедных, как повсюду?
– Самые бедные в Египте те, кто примитивен в своих желаниях и образе жизни, – ответила она. – Они не мечтают ни о чем, кроме самого необходимого, а как это мало, грек или римлянин даже не может себе представить.
– Но я не грек и не римлянин.
Она усмехнулась:
– У меня есть розарий, а в самом центре его растет куст, на котором цветут самые роскошные цветы. Откуда он, как ты думаешь?
– Из Персии, с родины роз.
– Нет.
– Тогда из Индии.
– Тоже нет.
– Ах, он, наверное, с одного из греческих островов.
– Я подскажу тебе, – сказала она. – Путник нашел его погибающим на обочине одной из дорог на равнине Рефаим.
– О, в Иудее!
– Я посадила его в плодородный ил, оставленный после разлива Нилом, его холил южный ветер, пролетавший над пустыней, а солнечные лучи ласкали его, так что ему не оставалось ничего другого, как вырасти и зацвести. Теперь я часто стою в его тени, а он благодарит меня своим прекрасным ароматом. Как это происходит с розами, так бывает и с мужчинами Израиля. Где еще они могут достичь совершенства, если не в Египте?
– Моисей был всего лишь одним из миллионов.
– Нет, был еще и чтец мыслей. Ты забыл про него?
– Но расположенные к нам фараоны давно уже мертвы.
– Ах да! Река, на берегах которой они обитали, шумом своих волн хранит их сон в их гробницах; но все-таки то же солнце согревает своими лучами воздух для все тех же людей.
– Но Александрия сейчас римский город.
– Она всего лишь сменила знаки своего величия. Цезарь отобрал у нее ее меч, но оставил ее ученость. Пойдем со мной в Брухейум, и я покажу тебе университет, в котором трудятся ученые многих наций; или в Серапейон, где ты увидишь шедевр архитектуры; в библиотеку, где сможешь прочитать бессмертные книги; в театр, где актеры представят тебе сказания о героях греков и индусов; на набережной ты приценишься к товарам со всего света. Пройдись со мной по ее улицам, о сын Аррия, и вечером, когда философы покинут их, уйдут искусные умельцы с изделиями рук своих, а верующие отправятся в храмы возносить молитвы, ты услышишь там рассказы, которые удивляли людей от самого начала времен, и песни, которые никогда не умрут.
Внимая ее словам, Бен-Гур мысленно перенесся в иерусалимскую ночь, когда в домике на крыше его мать в таком же приливе патриотизма воспевала ему утраченную славу Израиля.
– Теперь я понимаю, почему ты хочешь, чтобы тебя называли Египтом. Не споешь ли ты мне песнь, если я буду звать тебя так? Ту песнь, которую ты пела прошлой ночью.
– Это был гимн Нилу, – ответила она, – элегия, которую я пою, когда хочу ощутить дыхание пустыни, услышать плеск волн милой сердцу реки. Но взамен нее позволь мне познакомить тебя с творением индийского духа. Когда мы с тобой окажемся в Александрии, я отведу тебя на перекресток улиц, где ты сможешь услышать эту песнь из уст дочери Ганга, которая и научила меня ей. Капила был одним из самых почитаемых в Индии мудрецов.
И она запела.
Капила
Капила, Капила, столь молодой и знающий,
Я стремлюсь к славе, подобной твоей,
И после битвы приветствую тебя, чтобы снова спросить –
Смогу ли когда-нибудь стать отвагою равным тебе?
Капила воззрился на вопрошателя,
И никогда еще герой не был столь серьезным.
«Тот, кто возлюбил все живое, не боится ничего.
Это любовь делает меня столь отважным.
Некогда женщина наделила меня душою.
Душа же моей души существовала всегда;
И именно так дана была мне моя отвага.
Поступай же и ты так – ступай и поймешь».
Капила, Капила, ты стар и сед,
Царица призывает меня;
Но, прежде чем отправиться на ее зов, я хочу услышать
от тебя,
