– Пойдемте поужинаем куда-нибудь. Я приглашаю.
Кати молчаливо поднялась и последовала за мной из курилки. Полицейский, охранявший меня, потащился за нами.
Парижские улицы приоделись к Рождеству, каждый магазинчик, каждое здание, каждое дерево и даже каждый фонарный столб сверкали и переливались огнями, потоками елочных украшений, пожеланиями счастливого Нового года. Я выбрала ресторанчик недалеко от Оперы, в котором мы были однажды с Игорем. В ресторане было людно, многие пришли сюда после утомительного многочасового похода по магазинам за рождественскими подарками, и на свободных стульях рядом с посетителями пузырились массивные нарядные пакеты. От этой атмосферы праздника, который я была не в состоянии разделить, мне стало совсем худо. Игорь говорил, что постарается приехать к Рождеству…
Мой охранник отправился звонить – должно быть, ему понадобились инструкции, как быть дальше с моей охраной. Вопросы крутились у меня на языке, я ведь ничего не поняла из того, что произнесла Кати в курилке. Но я заставила себя прочитать меню, выбрать блюда, сделать заказ, чувствуя все это время на себе настороженный, изучающий взгляд мачехи Шерил. И только когда официант покинул наш столик, я посмотрела вопросительно на Кати.
– Объясните мне, Кати, о чем вы говорили в больнице, что вы имели в виду? Почему отец Шерил мог оказаться русским?
Кати долго и старательно расправляла салфетку на коленях.
– Они жили несколько лет в Москве…
– Кто?!
– Родители Шерил. Она тебе разве не сказала?
То-то Кати так насторожилась, узнав, что я русская!
– Нет! Я, правда, не спрашивала, но она могла бы и сама… Почему она ничего мне не сказала, черт побери!
Я достала сигареты и предложила жестом Кати.
– Я не курю, спасибо. У нас в Америке никто не курит, – добавила она с гордостью. «Ну да, в Советском Союзе тоже было все самое лучшее», – подумала я. – Шерил скрытная, – продолжала Кати. – Она и со мной никогда не делилась своими мыслями и чувствами.
Кати откинулась на спинку стула. Я посмотрела на ее лицо с тяжелыми чертами, выдававшими самолюбивую чувствительность и ранимость. Я бы ей тоже не рассказывала ничего, подумала я. Каждая ее реакция должна быть невпопад, должна быть по принципу «одеяло на себя…».
– Кати, когда ее родители жили в Москве?
– Как раз три года, предшествующих рождению Шерил. Собственно, ее отец там жил, а мать бывала наездами.
– А почему они жили в Москве? В те годы, кажется, бизнес не очень…
– Она тебе и это не сказала? – В лице у Кати мелькнуло самолюбивое удовлетворение. – Отец Шерил был дипломатом, советником американского посольства в Москве.
Ничего себе! Но как же Шерил могла скрыть это от меня? Как уклончиво ответила на мой вопрос, кем были ее родители! Зачем, почему?
Я прикрыла глаза – отчасти, чтобы переварить эту новость, отчасти потому, что мне стало неловко из-за того, что Шерил меня так прокатила. Но, употребив мысленно это слово «прокатила», я почувствовала, что оно не подходит ни самой Шерил, ни ее необычайной скрытности, и объяснение всплыло само собой: я вдруг поняла, что Шерил на самом деле уже давно была убеждена – и не меньше, чем я, – что мы сестры-близнецы, но оттягивала момент, когда придется посмотреть этому факту в глаза. Потому что тогда ей пришлось бы поставить под сомнение всю свою жизнь, свои родственные связи, начать искать секреты, разгадки которых могут оказаться малопривлекательными… Ее – нашей? – матерью может оказаться теоретически и какая-нибудь забытая Богом и людьми алкоголичка из русской глухомани, и английская королева! А Шерил уже приходилось однажды в своей жизни пережить потерю матери и отца, поиметь приемную мать, отношения с которой никогда не были слишком теплыми, приемного отца, который их бросил… Теперь, снова-здорово, еще одна мать? Еще один отец? А вдруг они тоже потерянные?
Да, я поняла Шерил. Мне было бы неприятно, до холода в животе неприятно, предположить, что моя мама – не моя и что на сцене может возникнуть другая, некая неведомая мать… Или отец? Я ведь тоже одного отца, считай, потеряла… Но за себя я особенно не боялась, считая свою психику стойкой и здоровой. У моей мамулечки все равно никто не отнимет мою любовь, хоть тридцать новых найдется.
– Робин, отец Шерил и мой брат, прожил эти три года в Москве, а Вирджини жила на два дома… Она не любила бывать в СССР и вовсе не рвалась туда, но она любила своего мужа… Во всяком случае, так считали все.
В последней фразе прозвучал намек на нечто, мне неведомое, какие-то счеты, какая-то ревность… Но я не стала вникать – у меня были вопросы поважнее:
– Хорошо, понятно, Москва, но откуда предположение, что у Шерил русский отец? Ее мать, следуя вашей логике, изменила своему мужу с русским?
– Никакой логики у меня нет, – сухо сообщила Кати. – Я ничего не предполагаю. Но только в начале их супружества – за четыре года до того, как появилась Шерил, – Вирджини поделилась со мной страхами, что она бесплодна. Не могла забеременеть. А потом, после Москвы, – вдруг пожалуйста, с пузом.
– Но если она была бесплодна – то как же она смогла забеременеть от кого бы то ни было? Хоть от русского, хоть от негра – бесплодие есть бесплодие, не так ли?
– Ты еще с этим не сталкивалась – и не желаю тебе столкнуться – и не знаешь, что такое затащить мужика к врачу! Я тебе сказала – Вирджини поделилась со мной страхами! То есть она подозревала только, что бесплодна, а проблема могла быть – и была, я уверена! – в моем брате! Подумай на секунду, у меня ведь тоже детей нет! Не вышло… А Робин мой брат… И на отца своего Шерил ни капельки не похожа, ни на йоту.
– Ну, это необязательно, – пробормотала я, вспоминая мамины слова о моей непохожести на папу. Я его почти не помню, но у мамы было несколько старых фотографий с ним. Да, уж если мы с Шерил действительно сестры – то не он, не этот невысокий и довольно невзрачный мужчина с редкими серыми волосами и выцветшими глазами цвета болотной воды наш отец…
– Необязательно? – Кати сверлила меня глазами. То ли я что-то сказала не так, то ли в ее голове мелькали мысли, не слишком ей приятные, но она вдруг сделалась недружелюбной. – Может быть. Не все похожи на отцов, ладно. Но ты-то откуда взялась в таком случае?
– Вот я тоже хотела бы узнать – откуда я взялась? Или – откуда взялась Шерил? Короче, откуда мы обе взялись… А на мать свою Шерил похожа?
– Весьма. Вирджини тоже была…
Мне показалось, что Кати хотела сказать: красивая, но это было выше ее сил. Поэтому, помявшись, она закончила фразу:
– …высокая блондинка.
– Хорошо. Но если бы даже мать Шерил изменила своему мужу, то это все равно не объясняет, отчего нас двое…
– То-то и оно.
Кати замолчала, сосредоточившись на рыбе под белым соусом. Я тоже стала ковырять свои отбивные из ягнятины – они мне так понравились вчера у Джонатана, что я готова была их есть каждый день. Но сегодня кусок не лез в горло, и мясо стыло на тарелке, покрываясь белыми крупинками жира.
