Чашка звякнула о блюдце, глаза округлились, изумление залило их до слез. Она переводила взгляд с меня на Джонатана до тех пор, пока изумление не начало сменяться страхом. Должно быть, ей уже стало мерещиться, что я аферистка, шантажистка и налетчица.
– Я специально пришла к вам, – сказала я веско, – чтобы сообщить, что Шерил попала в больницу.
Это было грубо, но я умышленно выдала эту информацию в первую очередь: Жюстин враз перестала бояться меня – теперь она начала бояться за Шерил. В лице появилась растерянность, затем беспокойство:
– Как в больнице? Что случилось?
– Она пострадала при взрыве, но она жива, не волнуйтесь, – поторопилась я успокоить Жюстин.
– А… – у нее в глазах заблестели слезы, – все на месте?
– Все на месте, – кивнула я. – Только она без сознания.
Жюстин ахнула, закрыв рот руками.
– Врачи говорят – должна выжить, – добавила я.
Жюстин не отнимала рук от лица.
– Какой взрыв? Диверсия в метро? – проговорила она наконец.
– Нет… Взорвалась ее машина. Преступников не нашли.
Жюстин растерянно молчала, и я поняла, что наступил момент для настоящего разговора.
– Это было самое настоящее покушение… Мне нужно многое рассказать вам, Жюстин, и многое у вас спросить. В этой истории слишком много загадок, и, может быть, вы поможете прояснить некоторые из них…
Жюстин не смотрела на меня, уставившись с сокрушенным видом куда-то в кофейную чашку. Она думала о Шерил, и мыслями она была далеко, с ней, своей племянницей, тогда как я, сидевшая рядом, была ей чужой и ей не было до меня никакого дела. Между нами возникла стена, прозрачная, как стекло, и прочная, как стекло пуленепробиваемое.
– Я не стригла мои волосы, – проговорила я проникновенно, не давая воцариться пуленепробиваемой тишине, – а они у меня были такие же длинные и красивые, как у Шерил… Мне их остригли. В больнице. В той же самой, где лежит сейчас без сознания Шерил.
Я выразительно посмотрела на Жюстин. Жюстин продолжала созерцать свою чашку, лишь мимолетно и как-то искоса подняв на меня глаза.
– Я тоже попала во взрывную волну, – продолжала я с драматическим нажимом, – хотя пострадала меньше: я была дальше от машины. И, чтобы понять, кто хотел нашей смерти, мне необходимо понять, отчего мы с Шерил так похожи…
Я нарочно так сказала: «кто хотел нашей смерти». Я до сих пор не знала, кто и чьей смерти желал, но эта резкая, как пощечина, фраза просто обязывала тетю Шерил рассказать мне все, что она знала о нашем рождении.
– Могу я увидеть ваши документы? – вдруг спросила Жюстин.
– Пожалуйста, – я протянула свой паспорт, и Джонатан полез за своим удостоверением личности.
– Это твой друг или друг Шерил? – кивнула Жюстин на Джонатана, принимая его удостоверение.
– Наш общий друг.
– Так ты – русская? – разглядывала она мой «серпастый-молоткастый».
– Как видите.
– И как ты тут оказалась? Как ты нашла Шерил?
– Я ее не искала. Мы с ней встретились случайно…
И я рассказала Жюстин нашу короткую историю, обойдя молчанием коробку отравленных конфет, загадочных «одноклассников», поразительную осведомленность Игоря – бедной Жюстин и так хватило переживаний.
Я закончила говорить. Воцарилось молчание. Мы терпеливо ждали.
– Я… – с трудом расклеила губы Жюстин. – Вы понимаете…
Ну же, ну! Говори, Жюстин!
– А Кати знает? – выпалила она явно вместо каких-то других слов, которые уже была почти готова произнести.
– Знает. Она здесь, в Париже.
Мы снова замолчали.
– Мы понимаем, Жюстин, – вдруг нарушил тишину Джонатан, – что вам трудно решиться вот так, с ходу, рассказать незнакомым людям доверенные вам секреты…
Это он правильно сказал, Джонатан. Теперь, когда наличие секретов установлено и легализовано, ей будет легче их рассказать.
– …Но вы видите эту девушку из России, которая похожа на вашу племянницу, словно сестра-близняшка. Разве такое сходство может быть случайным? Поймите, вокруг этих двух девушек так много загадочных и опасных событий, что совершенно необходимо прояснить их хотя бы частично! Кто знает, может быть, их судьба сейчас в ваших руках? – воскликнул он патетически.
Логики в этом было мало, Джонатан блефовал, но на Жюстин тем не менее подействовало.
– Это не мои секреты, дети мои, – вздохнула она. – Я не имею права их разглашать.
Жюстин задумчиво гладила бархатную подушечку и молчала, но мы с Джонатаном чувствовали, что лед тронулся.
– Для Вирджини это уже ничего не изменит, – поднажала я. – Она погибла много лет назад. А вот для Шерил как раз очень важно. И для меня тоже. Чтобы нам не погибнуть…
Мне было немного стыдно так сгущать краски, но что же было делать? Надо же как-то заставить ее говорить!
– Хорошо, – решительно тряхнула Жюстин крашеными кудрями. – Но если у вас на уме что-то недоброе, имейте в виду, я нигде потом официально не подтвержу свои слова.
Я встала и подошла к ней вплотную.
– Посмотрите на меня внимательно, Жюстин, вглядитесь в мое лицо. И вы увидите, что оно покрыто шрамами. Посмотрите на мои руки, – вытянула я ей под нос свои бледные пальцы, – на них тоже шрамы. Это следы ожогов и осколков стекла, которые впились в мою кожу. То же самое у Шерил, только еще сильнее, она ведь была рядом с машиной… Это вообще чудо, что мы не оказались обе внутри. Мы должны были с ней ехать… Шерил уже завела мотор и протирала стекла в ожидании, пока я спущусь. Знаете, что ее спасло? Что она пошла мне навстречу, чтобы придержать дверь: у меня в руках были сумки…
Мои слова произвели впечатление. Жюстин с потрясенным видом схватилась за кофейник. Подлив себе кофе, она произнесла, не отрывая глаз от своей чашки:
– Шерил родилась в Москве.
Я, кажется, ахнула. Джонатан метнул на меня многозначительный взгляд и легонько кивнул, призывая взять себя в руки.
Жюстин смотрела в окно, покачивая головой, словно упрекала кого-то, кого здесь не было. Может быть, Вирджини? На балконной ограде сидел белый голубь и тоже смотрел на Жюстин, наклонив набок голову. Оторвав свой взгляд от затуманенного стекла, Жюстин направилась из комнаты, обронив на ходу: «Я сейчас вернусь».
Она появилась спустя несколько минут с пожелтевшим листком бумаги в руках. Взяв с буфета очки, села на свое место, надела очки, расправила листок перед глазами и посмотрела на нас поверх него:
– Я прочитаю вам… Это письмо Вирджини. Вы поймете лучше, чем если я начну объяснять. Но помните все же: если что – я ничего не говорила и ничего не знаю.
