– Соня, не пытайтесь ускользнуть от ответа. Сами сказали, что времени мало.
– Ладно… Только договоримся: это ощущение. Не более, чем ощущение. Я могу быть не права.
– Договорились.
– Мне кажется, что Мадлен пользовалась папой.
– Материально?
– Да. Я подробностей не знаю, я эту тему избегала затрагивать, его личное дело. Но все же как-то мелькало… Он и своими связями пользовался, чтобы устроить ей что-то, и подарки ей делал, даже, мне кажется, деньгами помогал. Я не ту давнюю историю имею в виду, тогда – понятное дело, он чувствовал свою вину, хотя, строго говоря, в чем его вина? Он ее не звал, она сама к нему в дом втерлась… Но теперь Мадлен взрослый человек, успешно, кажется, делает карьеру, и папа ей ничем не обязан… Опять же дело не только в этом, даже вовсе не в этом. Дело в том, что у папы был трудный период, запой, вам это известно; в материальном плане это сильно сказалось… Мы с Пьером ему помогали понемножку, деликатно. А Мадлен не стеснялась получать от него подарки для себя и для своих детей. Папа, знаете, если уж он деньги тратит, так тратит, не считает, и ему, должно быть, эти подарки или что там еще обходились не дешево…
– Вы считаете, что Мадлен играла на его чувстве ответственности за нее?
– Вольно или невольно. По крайней мере, я не вижу других причин, которые подвигли бы папу к такой неумеренной щедрости.
– Может, – вы не допускаете? – у него сохранились какие-то чувства к ней?
– Трудно себе представить что-то подобное. Разве что чувство вины… Под которым на самом деле нет никаких оснований.
– Однако же Мадлен не показалась мне человеком, который нуждается в помощи, в финансовой поддержке.
– Насколько я знаю, она теперь занимает неплохое положение в своей фирме. Муж у нее тоже обеспеченный человек, но… Кажется, там не все в порядке. Не так давно там шел разговор о разводе. Не знаю, на чем они с мужем остановились, но проблемы были. Мне трудно судить, – улыбнулась Соня, – я ведь не детектив, чтобы делать умозаключения из фактов, да и фактов у меня нет. Так, одни слухи и замечания вскользь. Может быть, Мадлен пользовалась папиной поддержкой по привычке с тех времен, когда она действительно нуждалась в деньгах. Или, возможно, она пытается обеспечить себя на случай развода. У нее ведь двое детей… А может быть, все проще: Мадлен просто принадлежит к категории людей, которые ничего не упускают из того, что мимо пролетает.
– Или все сразу вместе, – закончил Реми. – Понятно. Спасибо, Соня. Не знаю, что скажет нам Мадлен, но ваша откровенность может пригодиться.
– Не за что. Последите за Максимом, пожалуйста, чтобы не прыгал, ему нельзя. И спасибо, Реми, за все. Вы славный. Я была рада с вами познакомиться.
Соня расцеловала его с нежностью.
– А меня? – подал голос с постели Максим.
Она обернулась, погрозила ему пальцем и сказала:
– А ты, братец, веди себя прилично, по квартире не шастай и на Мадлен не заглядывайся. Она красивая… Впрочем, я тоже, – грустно добавила она.
– Соня, – окликнул ее на пороге Реми, – Пьер не выходил из дома ночью с субботы на воскресенье?
Соня беспечно пожала плечами.
– Я по ночам сплю, – сказала она и оставила мужчин одних, бесшумно прикрыв за собой дверь.
Максим вспомнил свое ночное видение в Сонином саду. Был ли там человек? Он до сих пор не знал, что ему об этом думать.
– Реми, – позвал он задумавшегося детектива, – мне надо вам кое-что сказать…
Мелодичный звонок в дверь заглушил его слова. Реми пошел открывать.
Глава 20
Мадлен не вошла, а влетела как ураган. Остановившись посредине гостиной, она осмотрелась.
– А где этот племянник? – спросила она.
– Здравствуйте, Мадлен, – вежливо и успокаивающе сказал Реми.
– Здравствуйте, – кивнула она. – Мы одни?
– Нет. Господин Максим Дорин находится в спальне. Он перенес сотрясение мозга и должен лежать. Но если вы хотите с ним познакомиться, то это можно устроить.
– Нет. Потом, может быть. Мне нужно с вами поговорить. Он нас не может слышать?
Реми не был уверен до конца, однако же высказал предположение, что не может.
Мадлен размашисто прошагала к креслу и уселась, закинув ногу на ногу.
– Садитесь, – распорядилась она, кивнув Реми на свободное кресло.
Реми легонько улыбнулся собственному смущению, которое вызывала в нем эта женщина.
– Что у вас стряслось? – спросил он.
– Я хочу знать, кто убил Арно!
Реми удивился.
– Во-первых, мне это неизвестно, я до раскрытия преступника не дошел; во-вторых, я этим делом больше не занимаюсь. Оно теперь в руках полиции.
– Я знаю, Мишле (она бросила фамилию Пьера пренебрежительно, неприязненно) и Вадим (ага, все-таки Вадим, не по фамилии) отказались от ваших услуг… Мне ваш ассистент сказал. Я вас нанимаю.
Теперь Реми изумился.
– Зачем?
– Я хочу знать, кто убил Арно.
– Я сейчас не могу вам этого сказать. Надо продолжать…
– Я неправильно выразилась. Я хочу узнать, убил ли его Ксавье.
На этот раз Реми просто опешил.
– У вас есть основания…
– Не нужно задавать мне вопросы. Я сейчас все сама расскажу, – оборвала его Мадлен. – Вопросы потом, если будут.
Мадлен говорила отрывисто и напористо, словно в ее речи еще не остыл ритм того размашисто-деловитого шага, которым она вошла.
– Вам кто-нибудь уже наверняка рассказал ту историю, которая приключилась у меня с Арно десять лет назад. Эта история бежит впереди меня: куда бы я ни пришла, все всё уже знают. Так что вам известно, что я влюбилась в месье Дора, когда мне было шестнадцать лет…
Я его хорошо знала, с детства. Он дружил с моими родителями и постоянно бывал у нас в доме. Может, даже слишком часто…
Говорят, для девочек идеал мужчины – это отец. Для меня идеалом мужчины был Арно. Он был великодушен, щедр, тонок, остроумен… Родителям случалось ссориться при нем – он умел успокоить и помирить. Все становилось так ясно и так просто и в то же время так красиво в его присутствии! Отношения, слова, жесты, маленькие поступки, сама жизнь приобретали благородный оттенок. Для меня он был праздником, и душевным, и материальным. Арно – это было веселье, радостное настроение, шутки, мир в доме, вкусная еда, сладости, подарки. Да какие подарки! Он осуществлял мои мечты… Не знаю уж, откуда он знал о них, должно быть, мама ему нашептывала…
Отец мой невыгодно отличался от Арно… В нем не было породы, класса, не было со всей окончательной безнадежностью. К тому же он завидовал Арно, и случалось, после ухода друга, поливал его по мелочи говнецом. – Она так и сказала: «говнецом», и в ее речи, при ее царственных замашках это выглядело почти шикарно. – Это было так несправедливо, так некрасиво, так низко! Он ведь принимал от Арно подарки, распинался в преданной дружбе! Моя душа болела от этого… И мое презрение к отцу росло.
