Ну нет, увольте меня из детективов и вообще из мужчин, но такого не может быть! У Иголкиной и груди-то не наблюдалось, и с ногами «стройными» очень проблематично, а уж «узкая щиколотка» могла пригрезиться только во сне, причем не о ней…
Собственно, дело даже не в подробностях телосложения Алевтины Иголкиной. Если бы стихи были о том, как они, соратники, победят в борьбе за дело Ленина, он бы не удивился… Но такое, как эти стихи, не пишут таким, как эта женщина. Вот и все.
Тем не менее на стихах стояло посвящение: «А.И.». Ну что ты будешь делать… Чего-то, стало быть, недопонял товарищ детектив в товарище депутатше… Разве только допустить, что в расцвете своей юности она была другой? Кис изучающе глянул на Алевтину, но его воображение решительно объявило забастовку.
Меж тем Алевтина смотрела на него выжидательно-призывным взглядом, и Кис с ужасом понял, что от него ждут комплимента насчет… Стихов? Или восхитительной груди, сохранившей, надо полагать, как и ее лицо, моложавость форм?.. Интересно, а может ли быть форма у несуществующей вещи? Алексею даже отчего-то со страхом подумалось, что в доказательство потрясающей моложавости своих форм Алевтина со всей партийной прямотой распахнет кофточку на груди и…
Что могло бы произойти дальше, воображение Алексея, скукожившись от ужаса, категорически отказывалось представить.
Он что-то пробормотал о замечательных стихах и поспешил ретироваться.
* * *
От Алевтины Иголкиной Кис прямым ходом отправился к вдове директора банка Хруповой. К удаче детектива, она находилась в московской квартире (а не в загородном доме на Рублевке).
Еще за дверью он услышал раздраженный женский голос, и вскоре его обладательница появилась перед ним на пороге: очаровательная кукольная блондинка лет тридцати с очаровательной кукольной блондинкой лет трех на руках. У мамы и у дочки пухлая нижняя губка была одинаково прикушена хорошенькими белыми зубками в выражении досады и недовольства.
– Да, помню, – бросила она, когда детектив представился, и закричала куда-то в глубь квартиры: – Анна Пална! Заберите Инессу!
– Здравствуй, Инесса, – улыбнулся девочке Алексей и протянул руку навстречу крошечной ладошке. В последний момент Инесса отдернула ручонку и захохотала, дрыгая крепенькими ножками и пряча лицо в мамину шею.
– Анна Пална!!! – Голос блондинки сорвался в визг.
– Иду, иду… – Пожилая женщина выплыла из недр квартиры, переняла ребенка и понесла его по коридору. Инесса все крутилась у нее на руках и выворачивалась таким образом, чтобы видеть незнакомого мужчину, стоявшего у порога, улыбаясь во весь маленький пухлый ротик и помахивая ему обеими ручками. Если бы это не было столь неуместно в приложении к трехлетней девочке, Кис бы непременно счел, что девица с ним кокетничала изо всех сил.
– Пойдемте, – бросила ему молодая вдова и повела его по огромному коридору (явно бывшая коммуналка) в комнату.
Они уселись за столом, накрытым темно-красной скатертью с золотым шитьем. Дубовая мебель – антикварная или под нее – делала гостиную мрачной.
– Зинаида, – недовольно представилась блондинка. – Что вы хотели узнать?
Кис обозначил тот же сценарий, что и у депутатши: фотографии, письма, другие личные архивы – все, что осталось после изъятия бумаг официальным следствием, да несколько вопросов о связях с другими жертвами.
– Анна Пална! – снова закричала Зинаида, и Кис с трудом подавил желание заткнуть уши. – Где у Герочки архивы лежат?
«Герочка» – это, судя по всему, покойный директор банка, которого звали Германом и который был лет этак на тридцать старше жены. Теперь вдовы…
Анна Павловна кивнула и исчезла, а Зинаида нервно закурила. Но через мгновение раздался детский голос: «Ма-ам! Ма-а-ама!» Голосок был постарше и принадлежал, скорее всего, мальчику. Обладатель этого голоса не замедлил возникнуть на пороге комнаты. Хорошенький мальчонка лет пяти хмуро поглядел на Алексея, не здороваясь.
– Что надо сказать?! Что надо сказать, а?!! – Зинаида нервно раздавила окурок в хрустальной пепельнице.
– Я не хочу купаться, – надул губы, такие же пухлые, как у его сестры, мальчик.
– Поздоровайся немедленно с дядей!
Кис страсть как не любил эту манеру называть всех мужчин «дядями», а женщин «тетями». Какой он, к черту, ему дядя? С какой стати ему «племянника» всучивают?.. Да еще такого невоспитанного…
– Меня зовут Алексей Андреевич, – сообщил мальчугану Кис. – А тебя как?
– Никак, – заявил тот и высунул язык.
– Ты что же это, а? Ты как себя ведешь?! – взвилась в истерике его родительница.
Кис почувствовал, как подступает головная боль.
– Анна Пална! Пойдите сюда!! – истошно вопила Зинаида. – Уведите его, заприте его в комнате за плохое поведение!
Няня, свалив Кису на колени какую-то цветастую торбу, поспешно ухватила мальчугана за руку и потащила его из гостиной.
– Идем, Славочка, идем… – приговаривала она.
Славочка намертво вцепился в дверной косяк и злым взглядом уставился на мать и на «дядю».
– Идем, идем, – твердила бедная няня, отдирая его побелевшие от усилия пальчики от косяка. Наконец ей удалось увести ребенка, и Зинаида с облегчением закрыла за ними дверь гостиной.
– Я никогда не хотела иметь детей, – пожаловалась она, не глядя на детектива и прикуривая новую сигарету. – Это все Гера! Он на тридцать лет старше меня, понимаете? Все его знакомые двусмысленно улыбались, когда он на мне женился… Так он хотел всем доказать, что может! – Зинаида вдруг засмеялась. – Если бы он отважился, он бы и приглашения раздал к нашей постели! Чтобы все видели, как он может!
Глубокий, горестный вздох медленно погасил ее улыбку.
– Хотя он их любил, детей… Только вы ничего такого не думайте, я вообще-то тоже их люблю… Устаю только от них очень.
– Как вы теперь будете управляться, без мужа? – спросил Кис по возможности участливо.
– Как-как! Вторую няню найму!
Логично: судя по голосу няни, долетавшему из-за двери, в одиночку она с ними не справлялась.
– А что, раньше муж не позволял?
– Представьте себе! Он хотел, чтобы я детьми занималась! Примерной матерью была! А я ему сколько раз объясняла: я не создана для материнства!
– Да? А для чего же? – простодушно удивился Кис, ловя себя на том, что, похоже, переигрывает.
– Для светской жизни, – с вызовом объявила Зина. – Только не вздумайте читать мне мораль! Материнство – это святое, трали-вали, долг женщины и прочая хрень. Я люблю красивые шмотки, приемы, курорты, поклонение… Я привыкла к этому, понимаете? Вы знаете, что я была манекенщицей?
Кис знал, но наивно полагал, что одно с другим могло бы и сочетаться… Впрочем, дело барское. Каждому свое. По крайней мере, Зина была откровенна. И муж ей в определенной степени мешал – вот это важно.
