Родригес пишет, что усталость и отчаяние перед лицом неожиданных обстоятельств вынудили некоторых солдат покинуть свои части. Одни думали достигнуть какого-нибудь города и оттуда вернуться в Испанию, другие просто хотели отдохнуть, но потом не смогли догнать своих. Один из них, Антонио Родригес, превратился в странника, был в Варшаве, Берлине, Гамбурге и Бухаресте. Ламберто Сарагоса, 1922 г/р, 11 сентября вместе с другим солдатом дезертировал из роты, чтобы перейти во вражеский лагерь, но они решили это слишком рано, поскольку до фронта было еще далеко. Все бойцы, подобные этим беглецам, были в списках лиц, которых разыскивала испанская и германская жандармерия, и подлежали военному суду.
Далее рассказывается о солдатских песнях, как старых, так и сочиненных вновь; отдельные песни были у фалангистов; подробно рассказывает Родригес об испанской версии Лили Марлен, широко распространенной в то время по всей Европе.
Отдельный сюжет составляет «Открытие евреев». Перед этим Родригес пишет, что в некоторых поселениях испанцам открылось «неприятное зрелище повешенных партизан», и эта практика должна была казаться им отвратительной и бесчеловечной, хотя бы только потому, что она не применялась в гражданскую войну, где практиковался только расстрел.
Относительно еврейского населения Польши и России германское командование выдало испанскому экспедиционному корпусу специальные инструкции, которые были прочитаны офицерам и солдатам, суть которых сводилась к тому чтобы «без каких-либо колебаний выступать против евреев». Родригес пишет, что испанские военные, фалангисты и остальные дивизионеры, были мало знакомы с идеологией наци и ограничивались антикоммунизмом, осуждали интернационализм в партиях и профсоюзах и левое рабочее движение. Он цитирует Ридруэхо, осуждающего немецкое решение «еврейского вопроса», и также упоминает испанского фашиста-антисемита Хосе Луиса Гомеса Тельо, который утверждал, что «Москва есть большая еврейская столица», что «Москва есть большой лагерь Израиля» и что фалангисты должны его завоевать. «Но этого города они не увидели даже издали», – заканчивает Родригес (С. 122–124).
Приказ изменить маршрут и отправиться в сторону Витебска аргументировался тем, что испанская часть была недостаточно боеспособна, недостаточно обучена и поэтому была предназначена для прикрытия более обеспеченных германских дивизий на севере. Из Витебска до Новгорода ехали по железной дороге, куда прибыли 7 октября. В это время, – замечает Родригес, – эскадрилья испанских летчиков уже участвовала в боях в окрестностях Москвы (С. 126–127).
Родригес подробно описывает дислокацию дивизии, ее первые боевые действия, мы это опускаем. Упоминает Родригес и о советской пропаганде через громкоговорители, призывавшей солдат переходить на сторону СССР. Он пишет, что в то время очень мало испанцев попало в плен или дезертировало, Штаб не имел сведений по поводу обстоятельств их исчезновения – они могли быть убиты, а их трупы занесены снегом или разорваны бомбами. Некоторые действительно перешли к врагу. Одна из наиболее любопытных и драматических ситуаций произошла с Антонио Пересом Руэдой, помощником механика из Альмеиры. 27 ноября 1941 г. он исчез. Прошло пять лет, семья обратилась с просьбой выяснить обстоятельства его гибели, комиссия Военного министерства допросила его товарищей по фронту. Они считали самым вероятным, что он попал в плен. Так и оказалось, и члены его семьи услышали, когда он вернулся в Испанию, рассказ об ужасах тринадцатилетнего пребывания в советских концентрационных лагерях (С. 151–152). От себя добавим, что Антонио Перес Руэда действительно был одним из тех, кто в марте 1954 г. вернулся в Испанию на судне «Семирамис».
Отдельный большой параграф Родригес посвящает «Ее превосходительству Зиме», подчеркивая, что ни один из дивизионеров не испытывал ранее таких холодов, что они прибыли на фронт в летней форме и что полученного позже зимнего обмундирования на всех не хватило. В течение этого периода зимы 1941–1942 годов ампутации ног и рук из-за обморожения составляли 15 % от всех потерь дивизии (С. 168).
Описание дальнейших боевых действий дивизии Родригес продолжает в 4-й главе, названной «Россия – это не вопрос одного дня». Один из параграфов главы многозначительно назван «Торжественный марш по Москве было преждевременным сном. Первые подсчеты потерь». Начинается он с утверждения, что хотя Муньос Грандес был доволен храбростью своих бойцов, в Мадриде в Генеральном штабе Армии были озабочены ситуацией на Восточном фронте, которая очень отличалась от представлявшейся в июне предыдущего года. Уже никто не говорил о вступлении дивизии в Москву или Ленинград и ни в какое другое место. Кроме утраченных иллюзий были и другие соображения. Потери требовали возмещения из резервов. В Военном министерстве и Генеральном штабе были обеспокоены двумя вопросами – числом потерь и обстоятельствами, при которых они произошли.
На каждого из девятисот трех павших между сентябрем и февралем приходила в семью открытка с плохой вестью. Все они пали «Во славу Господа и Испании в борьбе против коммунизма», без какого-либо упоминания о немецкой форме или присяги Гитлеру. Члены семьи запрашивали об останках, но почти никогда их не получали. Павшие в бою были погребены в импровизированных могилах на разных участках фронта на том и другом берегу Волхова, а умершие в госпиталях – на местных кладбищах. Родригес упоминает о стихотворении Д. Ридруэхо «Наши мертвые в России» и цитирует его последние строки: «Мои мертвые в России, если я удалюсь от вашего праха, с болью и тоской, сопровождайте мой путь и боритесь вместе со мной каждый день» (С. 194).
Офицеров беспокоило то, что немецкое командование использовало дивизию без необходимой артиллерийской и авиационной поддержки, она быстро теряла боеспособность и должна была быть отведена в тыл для реорганизации. Военное министерство понимало, что дивизия находится в критическом положении, но в Фаланге очень немногие хотели знать правду – они хотели почестей, а составлять списки погибших, раненых, ставших инвалидами, и больных – это было совсем другое дело. Распространяемые по радио Лондона сообщения об отступлении немецких войск на севере, наступлении Красной Армии и фактическом разгроме дивизии вызвало беспокойство у Франко и его министров и у высших иерархов Фаланги. Этому способствовал доклад начальника Генерального штаба генерала Карлоса Асенсио Кабанельяса Военному министру и Главе Государства о ситуации в Голубой Дивизии. Асенсио предлагал два варианта: вернуть ее с фронта в один из лагерей Испании и подготовить для возможного наступления весной, или же немедленно вернуть тех дивизионеров, которые этого пожелают, и в короткий срок остальной контингент. Он признавал, что вне рядов фалангистов число желающих отправиться туда минимально. Он писал: «Те, кто возвращается в Испанию, ведут пропагандистскую кампанию против военной службы, говоря о холоде, опасностях и об обращении со стороны немцев, и всё это способствует тому, что число добровольцев из младших офицеров и рядовых будет минимальным, как из Армии, так и из Фаланги».
С конца февраля 1942, – пишет Родригес, – испанские власти трижды выражали немцам свое желание вернуть дивизию с фронта для ее реорганизации, но получали отрицательный ответ (С. 200). Гитлеру не могло нравиться это желание. Когда дивизия создавалась, она имела для
