………………………….
Другая «изба». В землянках передовой линии нет дров и очень холодно. Несколько солдат входят в покинутый дом, разбивая в щепки старую мебель. Кто-то направляется к большому шкафу и открывает его. Стоящий труп выпадает оттуда. Никто нам не объяснит, почему находился там этот мертвый человек. В кармане у него была пустая бутылка из-под «водки».
………………………….
Старый госпиталь. В операционной окна распахнуты от взрывов бомб. Следы пулеметных очередей на стенах. На операционном столе нагая женщина с раскрытым животом. Внутренности напоминают окаменевший картон. Кожа цветом и шероховатостью похожа на твердую землю. От нее не пахнет, она как статуя из соли – Новгород, город нетронутых мертвых. На белом пространстве степи черные каракули ворон обозначают присутствие смерти.
………………………….
Только эти голубые рубашки Юга отказываются быть сапфирами».
Еще три работы «бравых бойцов дивизии» были представлены на литературный конкурс, организованный при Министерстве Образования Испании на тему «Воспоминания о зиме в России». Вот отрывки из «Молитвы Голубого Солдата» Флорентино Мартинеса Гурручаги:
«Был декабрь месяц, уже недалеко до Рождественских праздников. Рождественские подарки, которые испанцы посылали своим лучшим друзьям, достигли мало-помалу последней траншеи, где был один солдат в голубой рубашке: статный и светловолосый. Рядом с ним на ветру победно развевалось испанское знамя, касаясь своим шелком потного лба солдата, единственного выжившего в этом отчаянном бою. Снег полностью покрывал землю, формируя кривые и разнообразные капричос….
………………………….
Ни единого сумеречного луча не падало с неба. Зима в России. Грустные краски вечера перешли в глубокую черноту ночи и полностью слились с чернотой бездны, состоящей из сотен трупов, которые красные оставили после своих бесполезных попыток атаки.
………………………….
Был вечер, и поле казалось грязным озером, холодным и несчастным, полным таинственного и глубокого беспокойства под бесконечным молчанием ночи. Ветер предвещал бурю, простирая черные тучи над пустыми полями и монотонно качая немногие деревья, которые еще оставались стоять, и порывы его сопровождались тревожным завыванием.
………………………….
Тысячи и тысячи трупов несчастных большевиков, которые пытались проникнуть в испанские окопы, мало-помалу скрывались в разрастающейся мгле. Иногда над их телами раздавалось подобное пулеметам уханье филинов, их единственных друзей, предвещающих несчастье в этом молчании вселенной. Среди такого дождя, такого снега, такого холода, такого ужаса и такой тьмы стоял в мокром окопе хорошо укрытый солдат Голубой Дивизии, и хотя дом его оставался очень далеко, но сердцем и мыслями он всецело был там.
Он стоял в большой луже воды, пользуясь короткой передышкой, которую дал ему этот счастливый период молчания. Он курил чудесную сигару, которую среди других вещей предоставил ему его благородный тыл.
В глубине небесного свода, покрытого черными тучами, было видно мерцание, спонтанное мерцание звездных знаков. Там, вдалеке и на высоте горы, мерещилась башнеобразная и красивая хижина, вызывающая в памяти какого-то святого и которая с этой высоты поднимала в небо высокую жаркую молитву.
Немного ближе и за спиной нашего доброго солдата умолкла плачущая молитва колокола, который произносил ее меланхоличным голосом. Среди ужасов этой страшной войны молитва живых была возвышенным и жарким напоминанием о мертвых.
До слуха нашего солдата, занятого на коротком отдыхе подарком из тыла, не доходил слабый голос молитвы, но его воображение рисовало сплоченную группу близких, обступивших священника в расшитых траурных одеждах, поющего с хором в маленькой церкви, которую красный гнев оставил стоять… в торжественном Реквиеме…
Мало-помалу зазвучали в голове бравого солдата, как на небе первые звезды, мысли серьезные и воспоминания далекие и дорогие.
Перед его мысленным взором прошли один за другим его товарищи, которые, как и он, испытали гордость, когда, оказавшись в опасности, Родина обратилась к ним; и перед его глазами проходил нескончаемый кортеж с теми, кто погиб, отдав свою кровь за святое дело, которое защищали.
Но разве возможно, чтобы всё закончилось для них? Чтобы они погибли в расцвете молодости? В голове у солдата проносились мысли о Спасителе, который однажды воскресит на земле мертвых, и они увидят своими глазами Нашего Господа Бога.
Наш солдат, погруженный в свои размышления, вынул изо рта сигару, уже наполовину выкуренную. Он несколько мгновений смотрел на летящие в неизвестном направлении тучи и, сбросив каску, которая покрывала его юношескую всклокоченную голову, вознес к небу молитву за тех, кто разделял с ним горе и радость. Несколько слёз, как жемчужины, скатились по щекам романтичного солдата.
Ночь полностью скрыла его черную шинель из легкой ткани; стрекот вражеского пулемета смешался с шумом ветра; послышался жалобный крик совы, похожий на журчание ручья. Листья срывались ветром, плясали в воздухе какой-то мрачный танец, устало падая, как тучи, на пустынную равнину.
Зима в России. холод… снег. болото. Голубая Дивизия… Вставай, Испания!
Ла Поведа».
Вот еще один лирический опус – «Испанский героизм в Тигоде» Луиса Морсильо Диаса (разумеется, с существенными сокращениями):
«Неподвижный, силуэт Игнасио Лосады казался среди белой монотонности пейзажа и жестокого нечеловеческого холода образом эфемерным, не имеющим названия. Если бы время от времени не был бы слышен негромкий стук его ног об лед, можно было бы сказать, что это еще одна большая ель, подобная елям в ближайшем лесу… Он посмотрел на свои часы при странном, все искажающем ночном свете. Еще почти час до появления смены… Это была Тигода, маленькая позиция, защищаемая маленькой группой в тридцать душ, зажженных волей к самопожертвованию. Позиция в несколько километров налево и направо; как оставшийся немного в тылу маленький поселок Нилидино, где Игнасио, как и всегда, слышал нескончаемую стрекотню автоматов.
Размышляя, он мысленно обращался сейчас к своим ушедшим школьным дням и волнениям в Университете. И к дням, когда жизнь преподавала ему свои первые уроки, серьезно меняя его взгляды, идеалистические и почти детские. Он вернулся мыслями к той жизни, моментами трудной, в которой человек преждевременно плакал, обливая слезами свой пистолет, сжавшись в комок от инстинкта выживания, для того также, чтобы могла выжить Испания. Он вспомнил свои первые шаги, робкие и слабые, по колючей и трудной дороге фалангиста, которую он всегда хорошо себе представлял, но которая будоражила кровь и делала жизнь горячей. И вспомнил (здесь вернусь к чувству стеснения в груди, хотя это было уже не от холода) об этой сладости, о своей Марии Луизе, о том, как она впервые посмотрела на него блестящими глазами и подарила ему первый поцелуй, как сделала бесконечными его ночи. Как же это вспоминается! Его руки в тяжелой кожаной рукавице поднялись к глазам, чтобы стереть эту глупую грязь, чувства, которых не могло быть в этой обстановке и в этот момент.
