В октябре 1955 г. через французский Красный Крест были репатриированы еще двое интернированных испанцев. Первый, Фернандес Приэто Артур, – летчик, б/п; в 1940 г. жил в д/о Монино; числится в списке интернированных в лагере в Караганде, представленном 17.02.1948 г. в СОКК и КП Международным Красным крестом из Женевы; передан из лагеря № 159 в лагерь № 186 в Одессе для репатриированных 3 июля 1948 г. Другой – Хуан Боте Гарсия, педагог, врач, с января 1939 г. работал в д/д № 2 (Красновидово), «имел высшее медицинское и педагогическое образование, 5 лет педстажа, преподавал биологию и географию, к работе относился серьезно, но условий и требований советской школы еще не знает». Боязнь критики работы восстановила некоторых испанских учителей против
Боте (Мари Родригес, Аделе Рубио, Либертад Фернандес); в декабре 1939 г. подлежал увольнению из д/д в «Правде», в ноябре 1940 г. переведен из д/д № 1 в «Правде» в д/о Сенеж; видимо, был освобожден от работы в д/д и арестован за антисоветские высказывания; член КПИ (по другим данным – ОСПК
[194]
); числится в списке интернированных в лагере в Караганде, представленном 17.02.1948 г. в СОКК и КП Международным Красным крестом из Женевы; обозначен как доктор медицины.
7 января 1956 г. были переданы по акту в Берлине представителю Красного Креста Франции досрочно освобожденные из мест заключения испанцы Каберо Антонио Донато и Пелайо Рафаэль. Каберо Донато, 1914 года рождения, подлежал досрочному освобождению и репатриации в Испанию по Указу от 7 сентября 1955 г., переведен из Дубровлага на сборный пункт на ст. Потьма; в декабре 1955 г. просил перевести его из Потьмы на ст. Быково Люберецкого района для решения личных вопросов, в декабре 1955 г. был направлен в Москву на спецобъект МВД СССР № 14, откуда репатриирован. Пелайо Рафаэль – 1916 года рождения, политэмигрант, затем заключенный интернированный; кинооператор, в феврале 1941 г. подлежал трудоустройству; подлежал досрочному освобождению и репатриации в Испанию по Указу от 7 сентября 1955 г. из Дубровлага на сборный пункт на ст. Потьма; в декабре 1955 г. был направлен в Москву на спецобъект МВД СССР № 14, откуда репатриирован
[195]
. Интерес представляют их подлинные прошения на имя министра иностранных дел В.М. Молотова, написанные от руки, видимо, под их диктовку
[196]
. Приведем одно из них, так как второе почти буквально повторяет первое:
«Его Превосходительству Министру иностранных дел СССР господину Молотову В.М. от испанского гражданина Каверо Антонио.
Заявление.
7/1Х1955 г. указом верховного совета СССР я был амнистирован и как говорилось в Указе подлежу репатриации на родину – в Испанию.
Однако я всё время нахожусь в сборном пункте для репатриации в станции Потьма, и ни кто не может мне объяснить, почему так долго здесь тянется дело моей репатриации.
Убедительно прошу Вашего Превосходительства ускорить, по мере возможности, мою отправку на родину.
Кроме того, так как у меня имеются кое-какие дела личного характера, которые я должен решать в Москве до отъезда на родину, а здесь в станции Потьма я никак не могу добиться никаких результатов, то еще прошу Вашего Превосходительства перевести меня, до моей отправки домой, в пункт, находящийся в станции Быково Люберецкого района М. О.
Прошу не отказать в моей просьбе. С уважением. 8 декабря 55 г. Каверо»
[197]
В январе 1951 г на теплоходе «Крым» среди других был репатриирован под № 52 Мануэль Гомес Сапатеро (включен в список летчиков авиашколы № 6, направленный 21 января 1941 г. в ОК ИККИ Благоевой; работал на Ворошиловградском паровозостроительном заводе; после войны жил в Крыму, его история приведена Урибесом в качестве примера тяжелой жизни там в письме Шаронову от 14 марта 1947 г., женат, жалуется на ревматизм, находится в очень угнетенном состоянии; в 1947 г. арестован за попытку получить визу на выезд из страны), – выписка из акта об этом была направлена в феврале 1957 г. начальнику Тюремного отдела МВД
[198]
. К сожалению, сами материалы СОКК за этот период еще не рассекречены, но, безусловно, речь идет о большой группе репатриируемых испанцев.
Вместо заключения
К сожалению, мы не можем считать наше исследование полностью законченным, прежде всего, как мы уже отмечали, из – за нерассекреченности ряда архивных документов и трудности их поиска. Тем не менее, мы считаем сведения, приведенные в нашей работе, достаточно репрезентативными. Нами собраны конкретные данные о 501 испанском военнопленном, находившемся в лагерях на территории СССР, и о 94 испанцах, освобожденных Советской Армией без отправки в СССР. Кроме того, в нашей базе данных числятся конкретные сведения о 270 интернированных испанцах (считая как тех, кто хотя бы недолгое время находился в лагерях на территории СССР, будучи перемещен с освобождаемых Советской Армией территорий, так и тех, кто волею судеб оказался в этой категории после своего добровольного прибытия в СССР в 1937 – 1939 гг.). По официальным данным РГВА учтено 89 умерших военнопленных испанцев. Нами собраны сведения о смерти в СССР 159 военнопленных и 37 интернированных испанцев. Как можно видеть, эти цифры не сильно отличаются как от советской, так и от испанской статистики и, как нам представляется, более точны, хотя и не являются окончательными. Как мы уже отмечали выше, положение военнопленных и интернированных в системе ГУПВИ всё же отличалось, пусть немного, но в лучшую сторону, от положения российских заключенных в ГУЛАГе.
Наименее изученным вопросом, подлежащим дальнейшему исследованию, представляется нам выяснение судеб испанцев, задержавшихся в СССР после 1954 г. или оставшихся в нашей стране.
Приложение
Пилар Бонет. Долг перед историей
Испанское правительство не интересуют десятки умерших в русских концентрационных лагерях. На основании дел о смерти «El Pais» установила, что в сороковые и в начале пятидесятых годов испанцы находились в 20 лагерях СССР
[199]
У Испании есть еще долг перед Второй мировой войной; этой главе истории уже полвека. До сего дня в забвении находятся испанцы, которые, будучи жертвами этой схватки, попали в концентрационные лагеря в СССР и умирали, оставляя безответные просьбы о репатриации; мрачные клинические истории о голоде и туберкулезе и свидетельства о смерти, протокольно записанные на полях газетного листа или на клочке оберточной бумаги.
