Император улыбнулся чарующей улыбкой, которая так редко освещала его лицо. Он принял Победу из рук Лауры и ласково погладил ее кончиками пальцев, прежде чем передать Дюроку.
– Позаботьтесь, чтобы ей нашли достойное место на моем письменном столе. Я хочу, чтобы она всегда была у меня перед глазами. Подарок от жены одного из лучших моих солдат мне особенно дорог!
Наполеон наклонился и поцеловал руку Лауры.
– Идите поздоровайтесь с государыней императрицей и Мадам Матерью, им очень вас недоставало.
Жозефина встретила Лауру тепло и поцеловала ее. Лаура не разделяла неприязни семейства Наполеона к его жене. Слава сына и брата ударила его домочадцам в голову, и они хотели, чтобы он женился, по крайней мере, на инфанте. Исключение составляла Полина. Леклерк, ее первый супруг, умер, и она вышла замуж за импозантного, но в остальном совершенно ничтожного князя Камилло Боргезе. Лаура и Полина дружили с детства, и свежеиспеченная княгиня настояла, чтобы они обращались друг к другу по-прежнему «ты», когда оставались наедине. Их по-южному теплая встреча вполне возместила Лауре холодный прием Элизы, старшей в семье Бонапарт, вышедшей замуж вопреки воле семьи за некоего Бачиокки, корсиканца, дворянина старинного, но обедневшего рода. Наполеон сделал ее великой герцогиней Лукки и Пьомбино, и не ошибся: став правительницей Тосканы, Элиза проявила неожиданные административные таланты. А что касается внешности, то она единственная походила лицом на мать.
Каролина и не думала скрывать от соперницы своего недовольства, тем более что ее супруг в числе первых собрался приносить поздравления героине вечера и с восторгом сказал жене:
– Наша Лаура сегодня ослепительна! Какое изящество! Какой шарм! Почему она так редко у нас бывает?
– Откуда вам это известно? Вы сами редко бываете дома. И потом, мы не одного с ней круга, – высокомерно ответила рассерженная Каролина.
Мюрат, тщеславный, как павлин, обожавший рядиться в золото и украшать гигантскими плюмажами шляпы, все же не растерял здравого смысла своих предков, честных керсийских трактирщиков, и, громко расхохотавшись, ответил:
– Наша знатность слишком свежа, чтобы ею чваниться. Как говорит император, не стоит ссориться из-за короны, раз наш отец не был королем. Даже если тебе это не нравится, я пойду и поздравлю Лауру!
– А я вам советую гордиться славой, – прошипела Каролина. – Безграничная слава императора, моего брата, – она подчеркнула родственность, – стоит всех пергаментов мира.
– Разве я спорю? Она безгранична, так что не стоит о ней и кричать. Пойду поздравлю Лауру.
– Сидите на месте, вы же видите, император обходит гостиную, – снова прошипела Каролина, нервно обмахиваясь веером.
Так оно и было. Жозефина, в окружении своих дам, поднялась и заняла свое место на троне, двойном, с полукруглыми спинками, поднятым на четыре ступеньки над остальным залом, а Наполеон, сцепив за спиной руки, двинулся по гостиной. Честно говоря, обход напоминал больше смотр, чем милостивый знак внимания. Запомнилось, как на одном из праздников он побеседовал с дамой:
– У вас что другого платья не нашлось, чтобы явиться на придворный бал? Оно же грязное!
Дама лишилась чувств. Или притворилась, что их лишилась.
В этот вечер Лаура, оставшаяся стоять рядом с Полиной, которая взяла ее под руку, услышала, как Наполеон, остановившись напротив молодой женщины на последнем месяце беременности, которая никак не могла подняться, сделав реверанс, добродушно заметил:
– Боже ты мой! Мадам! Да я думаю, вам было бы куда лучше в постели, чем здесь!
Бедняжка стала пунцовой, открыла рот, но не могла сказать ни слова.
Наполеон, смилостивившись, задал новый вопрос:
– И когда вы ожидаете счастливое событие?
– Когда… Когда вашему величеству будет угодно, – пролепетала несчастная и лишилась чувств
[9]
.
Ее унесли. Все хохотали, тогда как бедняжке было не до смеха, она корчилась от боли, а дома, не теряя ни минуты, принялась за дело, выполняя свой долг перед императором: у нее начались схватки.
Между тем Наполеон продолжал свой обход, и настроение у него было гораздо лучше, чем в начале вечера. Завершив его, он подошел к Лауре, взял ее за руку и отвел в сторонку под тревожными взглядами Полины и четы Мюрат.
– Чудесный подарок, – одобрительно сказал Наполеон. – Настоящее произведение искусства. Откуда она? Я никогда не видел этой статуэтки у вашей матери.
– Возможно, она не выставляла ее напоказ… Дорожа ею.
– Или потому что у нее ее не было?
Лаура не была готова к лобовой атаке и не сразу нашла выход из положения. Не находя, что сказать, она взглянула на императора. Наполеон стоял близко, и она вдруг подумала, что никогда не обращала внимания, как он изменился. Тощий «Кот в сапогах» набрал вес. Во-первых, пополнел, хоть и не слишком. Он был в темно-зеленом полковничьем мундире с красной розеткой Почетного легиона и в белых кашемировых штанах в обтяжку, которые подчеркивали начинающуюся полноту, но полнота его не портила. Шла ему и короткая стрижка, а раньше он носил длинные волосы… Руки и ноги у Наполеона были маленькие, красивой формы. А лицо? Годы обошлись с его лицом милостиво.
Он стал красив классической красотой римских масок. Падающие на лоб темные волосы подчеркивали цвет глубоко посаженных глаз – они были редкого серо-голубого цвета. А какой взгляд! Трудно было его выдержать, а забыть и вовсе не возможно. Лаура невольно спросила себя, отказала бы она в веселые времена Мальмезона такому Наполеону в любовной авантюре, которую он предлагал? Но тогда у нее был Жюно, самый красивый мужчина из всех, каких она только знала, и молодой Бонапарт не выдерживал с ним никакого сравнения. Но ей был задан вопрос, и надо было на него отвечать. По веселому огоньку, горевшему в глазах императора, Лаура поняла, что опасность ей не грозит, и призналась честно:
– Я купила эту статуэтку, сир, лет пять тому назад у антиквара на набережной Вольтер и хранила для себя. Она воплощение моих надежд и надежд всех женщин Франции. Победы вашего величества сделали Францию великой и грозной. И ей нужен долгий мир, чтобы насладиться своим счастьем и блистать.
– Эту мысль подал вам Жюно?
– Жюно? Нет, сир! Его единственная мечта – служить своему императору. Из всех титулов и чинов он дорожит больше жизни одним-единственным – местом первого адъютанта. И для него наивысшее счастье сражаться рядом со своим государем. И если бы ему нужно было выбирать, он не колеблясь ни секунды снова стал бы вашим адъютантом.
