– Могу вам ответить, что – увы! – я с вами согласна. Единственное, чего хотел бы мой муж, – это быть рядом с императором. Все, что он имеет, он отдал бы за место адъютанта. Но у императора, похоже, противоположные намерения – он осыпает его милостями, но держит от себя в отдалении. А как его здоровье?
– Полагаю, в порядке. По-прежнему деятелен и полон энтузиазма. Приуныл во время морского путешествия. Для него нет ничего лучше лошади.
– А как его головные боли?
– Жалуется иной раз, но шутливым тоном. Однако позвольте мне удалиться, дорогой друг, мне кажется, я слышу голос его высочества герцога.
Генерал не ошибся – громкий голос за дверью принадлежал герцогу. В следующую секунду появился Жюно, бросился к жене и подхватил ее на руки.
– Наконец-то ты здесь, госпожа герцогиня! Скажу тебе, ты не торопилась. Я тебя жду уже не одну неделю!
– Неужели? Но прошло всего только…
– Неважно! Самое главное, что ты здесь! Надеюсь, привезла письмо для меня!
Не помедлив ни секунды, он сразу заговорил о том, что для него было всего важнее. Лаура невольно затрепетала, но постаралась улыбнуться как можно веселее.
– Письмо? О каком письме может быть речь, когда послана я? Я и есть письмо!
Резким движением Жюно поставил жену на землю, на лице у него было написано разочарование.
– Ты? Нет, ты никакое не письмо…
– Я лучше письма, я передам тебе его мысли. Письмо можно читать много раз, но оно не ответит на твои вопросы. А я отвечу! Мы долго говорили с императором накануне моего отъезда, и его величество оказал мне честь проводить меня к императрице, предложив мне руку, что совсем не порадовало дорогую Каролину.
– Как она себя чувствует?
Лаура в замешательстве ответила не сразу, но все-таки ответила.
– Если может выражать недовольство, значит, чувствует себя прекрасно. Я предпочла бы, чтобы ты поинтересовался здоровьем детей.
– Само собой я интересуюсь. Но сначала поговорим об императоре…
В дверь постучали, вошел офицер, и Лаура была ему очень рада, потому что хотела привести в порядок мысли. Офицер сообщил Жюно, что прибыл мэр Ла-Рошели и просит уделить ему несколько минут для разговора.
– Двух минут не дадут прожить спокойно, – проворчал Жюно. – Увидимся за ужином. Нет даже времени поздороваться с де Нарбонном. Что за жизнь!
Лауре ничего не оставалось, как попросить показать ей отведенную комнату, где ее уже дожидалась Аделина.
Лаура принялась приводить себя в порядок после дороги.
– Как тебе показался генерал? – внезапно спросила она у Аделины.
– Его нужно называть монсеньор или господин герцог, – поправила госпожу камеристка, встряхивая платье.
– И солдатам тоже?
– Думаю, что и солдатам. До тех пор, пока он не получит титул маршала…
– Интересно, чем все это кончится…
Ясно было одно: Жюно переменился. Даже физически. Черты красивого лица отяжелели, и если улыбка оставалась по-прежнему ослепительной, если глаза сияли голубизной, то над вышитым воротником мундира уже лежал жировой валик. И еще какие-то мелочи подметил внимательный взгляд жены, они сказали ей об излишках выпивки и бессонных ночах, проведенных за карточным столом. Но в целом благодаря жизни на свежем воздухе Жюно очень неплохо выглядел. Отношение его к ней тоже переменилось. Он встретил ее с неподдельной радостью, подхватил на руки, прижал к себе, расцеловал, но Лаура не почувствовала в нем своего Александра.
Она ждала, что все будет так, как бывало обычно после его возвращений из походов: он отнесет ее в спальню и с восторгом прильнет к ней, пробудив в ней ответное желание. Но он только заглянул к ней после разговора с мэром и ограничился сообщением, что поужинать им с де Нарбонном придется раньше обычного, так как затем последует прием, на котором он представит ей «свой двор и прекрасных дам, составляющих его украшение». После сообщения он оставил Лауру с Аделиной, а сам, взяв под руку де Нарбонна, удалился, желая расспросить, много ли говорят о нем в Париже… Жюно успел еще сказать, что «дамы окажут Лауре снисхождение», понимая, что в Ла-Рошели ей нечем будет поддержать свою славу лучшей хозяйки дома…
Кому такое понравится?
Огорченная и обиженная Лаура чуть было не ответила колкостью, но встретила взгляд Нарбонна, он улыбнулся ей и, успокаивая, плавно повел рукой. И она со вздохом согласилась – монсеньор уже изрядно выпил.
После ужина Лаура оставила мужчин беседовать за десертом и, поманив к себе рукой дворецкого, пошла осматривать две гостиные, которые располагались сразу за столовой.
Особняк был одним из самых красивых в Ла-Рошели, и Лауре не стоило большого труда избавить комнаты от налета уныния, в котором они обычно пребывают, если ими не пользуются. По ее указанию выстроенные вдоль стен стулья расставили по-новому, красиво приподняли шторы, там и здесь и поставили зажженные шандалы, прибавили свечей в люстрах, вазы наполнили цветами, которые смогли достать в это время года, в каминах развели веселый огонь. Гостиные преобразились. А в винах и всевозможных печеньях – слава богу – недостатка не было.
Покончив с трудами, Лаура уселась в кресло в уголке камина в большой гостиной и стала дожидаться «гостей», намереваясь дать им понять, кто она такая на самом деле: великосветская дама, нежданно попавшая в чуждую ей среду. Но ее напускная надменность мгновенно исчезла, как только она поняла, что пришедшие к ней люди нуждаются в тепле искренней симпатии, а не в великосветских ужимках.
Перед ней были несчастные, обреченные Жюно на бегство, нуждавшиеся в самом обычном человеческом участии. К ним в гости пришли офицеры Генерального штаба – Наполеон запретил им, как и Жюно, возвращаться в Париж. Португальцы, присоединившиеся к Жюно, видя в нем нового короля, искренне считая Наполеона спасителем Европы и избавителем Португалии от тупых Браганса. Французы-беглецы, спасавшиеся от революции и теперь мечтавшие вернуться во Францию, чтобы отыскать хоть какие-то следы сладкого прошлого. И наконец, «гарем», состоявший из двух женщин, а если точнее, то из одной «дамы», к которой Лаура сразу прониклась симпатией и… Еще одной…
Графиня Эга пришла в сопровождении мужа, ее благородную красоту овевала вуаль печали, так как она находилась в изгнании. Лаура всеми силами постаралась ее ободрить. Зато вторая дама не нуждалась ни в каких ободрениях.
Госпожа Фуа вела себя вызывающе насмешливо, одета была с крикливой пышностью, занимала слишком много места и вызвала у Лауры резкую неприязнь. С большим апломбом она повествовала о своих талантах наездницы, которым Жюно отдавал дань, так что они «часто скакали вместе». Супруга вышеупомянутого Жюно не упустила случая сказать с чарующей улыбкой:
– Хотела бы я знать, что под этим подразумевается.
Де Нарбонн поперхнулся.
