Вечер показался Лауре нескончаемым. Она устала после долгой дороги и хотела одного: спать. Оставив Жюно играть в карты с де Нарбонном, Фиссоном и Тьебо, она пожелала спокойной ночи гостям и отправилась в комнату, которую ей приготовили, где надеялась спать одна, так как у супруга была комната рядом. Она поспешила справиться с вечерним туалетом, с счастливым вздохом улеглась в кровать и сразу же заснула. Но счастливый сон продлился не так долго, как ей бы хотелось. Разбудило Лауру громкое вторжение хмельного супруга. Увидев его, она подумала, что ей будет нетрудно убедить его спать этой ночью в своей комнате. У них вошло это в обычай в Париже, когда так кончались вечера.
– Нет, Александр, не сегодня.
– По… чему… это? – спросил он, сбрасывая халат.
– Я устала от долгой дороги, несмотря на удобство нашей кареты, и потом этот вечер, которому не видно было конца…
– Если… принимать… так… принимать! Могла бы сесть с нами за вист… как я. Подвинься! – прибавил он, валясь на кровать.
– Прошу тебя, дорогой, только не сегодня. Я же не завтра уезжаю.
– Сказал – подвинься!
Голос был хриплым, а тон гораздо грубее, чем Александр говорил с ней обычно, даже когда был пьян. Мало этого! В голубых глазах, которые она так хорошо знала, горел странный огонек. Лауре стало страшно. Уже не споря, она прижалась к стене, постаравшись занять как можно меньше места, но он уже схватил ее за ворот ночной рубашки, рванул и разорвал.
– Не кривляйся! Ты же не кривлялась, когда прыгала с другими!
– Другими?!
– Сама знаешь с кем! Словом, нечего жеманиться!
Все последующее было ужасно! Жюно никогда не отличался деликатностью, он любил точно так же, как жил, – по-гусарски! Но на этот раз он был так груб и яростен, как никогда раньше. И еще никогда он не был так ненасытен, как в эту ночь. Ни одного слова любви, Жюно издавал лишь неразборчивое мычание, которого несчастная не понимала.
Наконец он оставил ее и захрапел. Лаура чувствовала себя разбитой, но и заснуть она тоже не могла. Она выбралась из кровати, желая немного прийти в себя. Посмотрелась в зеркало и не обрадовалась.
– Придется надевать платье с длинными рукавами и шарф. Если этот кошмар будет повторяться, мне придется лежать в кровати, уж не знаю, под каким предлогом.
Когда Аделина увидела ущерб, нанесенный ее госпоже, она заголосила:
– Ох, беда, беда! Почему госпожа герцогиня не кликнула меня? Уж я-то умею справляться с пьяницами!..
– Не сомневаюсь, но дело тут не только в вине. Александра постигло разочарование: император не разрешил ему вернуться в Париж. Порой я могла различить в бормотании имя императора. Его величество не отправил даже письма, которое смягчило бы приказ, как видно, полученный Жюно незадолго до нашего приезда. Ему показалось, что он отправлен в изгнание. Бедный мой Александр, его не убили в сражениях, так Наполеон убьет его суровостью!
– Да что вы такое говорите? – возмутилась Аделина. – Император осыпает нас милостями и в канун отъезда выразил вам самые дружеские чувства!
– Но он не понимает глубины чувств Александра! Если бы Александр не был воплощением мужественности, можно было подумать, что он влюблен в императора.
– Боже! Мадам! Что вы такое говорите?
– Говорю «если бы». Это и в самом деле любовь, но любовь верующего к своему божеству. Я не преувеличиваю. То же самое думает и Нарбонн, а для него открыты все тайники человеческой души.
– Ну и что нам теперь делать?
– Пока ничего. Оставим его спать, но под присмотром. А ты, прежде чем заниматься моим утренним туалетом, отыщи мне Фиссона. Думаю, он сидит за работой в кабинете.
Фиссон в самом деле был в кабинете и, обеспокоенный, тут же прибежал.
– Что случилось?
– Успокойтесь, ничего серьезного. Но я бы хотела попросить вас сказать генералу Тьебо, что мне хотелось бы поговорить с ним с глазу на глаз. Где и когда, пусть он скажет.
Разговор состоялся час спустя в саду особняка, предоставленного в распоряжение губернатора Парижа. А самого губернатора, по-прежнему крепко спящего, перенесли в его спальню.
Лаура знала, что может положиться на генерала Тьебо, надежного друга, любезного и доброго человека. Благодаря своему спокойствию он порой гасил вспышки своего начальника, к которому питал искреннюю привязанность. Лаура любила его и считала чем-то вроде члена семьи. Озадаченное лицо молодой женщины встревожило генерала.
– Что-то не так? – спросил он, усаживаясь с ней рядом на скамейку.
– Думаю, для вас это не секрет. Что-то не так с Жюно, и вы знаете об этом лучше меня.
Она замолчала, словно все еще не решалась задать главный вопрос, и он терпеливо ждал, не торопя ее. Наконец она заговорила:
– Я обращаюсь к вашим дружеским чувствам, Тьебо! Скажите мне правду. Что на самом деле произошло в Вимейро? Можно ли было взять этот город?
– Да, можно. И если вы хотите знать правду, ему не нужно было давать сражение у Вимейро вообще.
– То есть как это?
– Сейчас объясню. Жюно великолепный солдат, чья отвага справедливо известна повсюду, но он не силен в стратегии сражения. Мы не приняли во внимание редут Сетубаль, где могли поджидать и где поджидали нас англичане. Я знаю, вы будете упрекать меня и будете совершенно правы: я должен был воздействовать на него, проявить большую энергию, помочь принять меры вовремя… Но как бы ни были велики дружба и взаимное уважение, нелегко заставить другого человека принять решение, а уж тем более отказаться от уже принятого. Мы бы одобрили любое, но господин герцог так ничего и не решил. И я должен прибавить, что…
– Вы называете Александра господин герцог? После стольких боевых походов?
– Он настаивает. Почему не доставить ему удовольствие? Герцог стал очень чувствителен. Он не терпит советов, особенно от нетитулованных. Мне бы надо было подвести его к мысли, что это его собственные идеи, а не мои, иначе он просто возмущается…
– Так. Это я поняла. И что же случилось под Вимейро?
– Как объяснишь необъяснимое? Несмотря на то что нас было меньше, чем противника, мы могли бы выиграть это сражение! Вы не представляете себе, госпожа гер…
– Нет, нет, только не со мной. Мы с вами такие давние друзья…
– Я не забыл этого… Но только не в его присутствии… Вы представить себе не можете, как он был великолепен в начале битвы, когда с безумной храбростью повел в бой солдат и офицеров! И внезапно стал отдавать немыслимые приказы. Они погрузили нас в ступор, а потом вызвали панику… И все было кончено. Но…
– Продолжайте, прошу вас! Ради нашей старинной дружбы!
– Видите ли, можно было бы ждать, что он будет подавлен, глядя на такое множество погибших. Но нет! Он выехал в открытой карете вместе с мадам Фуа, и они, улыбаясь, проехали по полю битвы, приветствуя направо и налево раненых офицеров и солдат. Можете себе представить, что чувствовали эти люди. Никто ничего не понял. Кто знает, может, это было под воздействием вина? Он слишком много выпил за завтраком?
