Но вот что пока еще оставалось тайной: войдя в Вену, расположившись в Шёнбрунне, Наполеон пригласил туда Марию Валевскую, свою «польскую супругу», которая питала к нему искреннюю, бескорыстную любовь. Он поселил ее в маленьком домике неподалеку от дворца, а она подарила ему новость, какую он и ждать не мог: Мария ждала от него ребенка. Никаких сомнений быть не могло. Она была прямодушной женщиной и ни в чем не хитрила. Стало быть, Наполеон не был бесплодным. Развод с Жозефиной, которого она так боялась, стал неминуемым.
Атмосфера в Тюильри и Сен-Клу сделалась невыносимой. Семейство Бонапарт, исключая Жерома и Полину, ходило с радостными лицами и в разговорах, не стесняясь, называло Жозефину старухой. Заключались пари, на ком женится Наполеон – на Екатерине, сестре русского императора, или на австрийской принцессе. Если на Марии-Луизе, то он станет племянником Людовика XVI. Казненного короля-мученика. Странные все же шутки шутит история…
Герцогиня д’Абрантес мало интересовалась политикой, хотя кое-что могла знать о ней, получая письма от Меттерниха, ставшего министром иностранных дел, от де Нарбонна, знавшего все придворные интриги двора Марии-Антуанетты, при котором служил, от Жюно, счастливого донельзя от того, что вновь сражается бок о бок с обожаемым императором. Лаура осталась верна себе, она была с обиженными и слабыми – искренне подружилась с Элеонорой фон Меттерних, все еще остававшейся заложницей! И не появлялась больше в особняке Бриенн, где должна была появляться по долгу службы. Она не желала слушать, как мадам Летиция честит ту, что пока еще оставалась императрицей. Зато часто навещала Мальмезон, любимое прибежище креолки, где она пряталась в надежде набраться мужества. Времена для нее наступили тяжелые.
– Мадам Жюно, – умоляла ее Жозефина, – прошу вас, передавайте мне все, что говорят на мой счет. Я прошу вас об этом как о милости!
Но ответа не ждала, а брала на руки маленькую Жозефину, старшую дочку Лауры, свою крестницу, благодарила за цветы, целовала и плакала. Чаще всего Жозефина принимала Лауру в оранжерее, единственном месте в доме, где ей было тепло. Птичка с южного острова всегда жаловалась на холод.
И до чего же она казалась хрупкой, блестящая колибри, чувствовавшая беду, грозившую ее гнезду. Лаура всячески старалась ее успокоить, рассмешить, согреть теплом, в котором она всегда так нуждалась. Она была у Жозефины и в тот самый день, когда та получила письмо от Наполеона. Он вернулся во Францию и назначал ей свидание в Фонтенбло 26 или 27 августа (1809).
Но ее не было рядом с бедной императрицей, когда, приехав в замок, Жозефина обнаружила, что дверь между ее покоями и покоями Наполеона замурована…
Да, Лауру не пригласили в Фонтенбло. Но ей хватило забот и в собственном доме. И она получила от Жюно известие о возвращении. Ему было разрешено приехать в Париж, и Лаура надеялась увидеть счастливого Жюно, потому что последнюю кампанию он провел вместе со своим кумиром.
И вот 1 ноября Жюно вернулся, и Лаура сразу поняла, что ожидания ее обманули. Вместо сияющего радостью Александра перед ней стоял мрачный, сильно пьющий немолодой человек. Он чуть не задушил в объятиях детей, а ее бегло поцеловал в лоб, буркнув, что она неплохо выглядит.
Во время ужина обрюзгший, потолстевший Жюно жадно ел, пил как губка и едва произнес три слова. Когда Лаура спросила его о новостях де Нарбонна, он мрачно заявил:
– Откуда мне знать! Он еще в Вене. Аристократы там его на руках носят! Он же жил в Версале! Знает все ужимки Трианона! Потому и у Марии-Антуанетты пользовался милостями!
– Вряд ли все это для вас новость, – отозвалась Лаура, соблюдая обращение на «вы», которое неожиданно для нее учредил супруг, едва переступив порог. – Думаю, вы не забыли, что он сын короля?
– И какого короля! – издевательски протянул Жюно. – Людовика XV! Записного развратника!
– В первый раз слышу, что вы упрекаете графа де Нарбонна за его происхождение!
Лаура занервничала, она терпеть не могла нападок на ее задушевного друга.
– А почему мне его не упрекать? Как можно смириться, если твой старинный друг взял и стал куртизаном?! – сердито продолжал Жюно.
– Но это же естественно! Де Нарбонн родился при дворе и никогда не менял ни манер, ни обращения. Особенно в отношении коронованных особ. Представить себе невозможно, чтобы он вдруг не оказал императору чести, положенной государю.
– Нет! Расшаркаться он не забудет! – издевательски протянул Жюно. – Как-то он приехал на заседание главного штаба, привез для императора письмо, так что вы думаете? Снял с головы двууголку, положил в нее письмо и подал с какими-то курбетами. Смешно!
– Вы так думаете? И что же? Над ним посмеялись?
– Да нет! Его величеству он, напротив, очень понравился, из-за дурацких ужимок его приблизили и даже охотно выслушивали его мнение!
– А чем вы, собственно, недовольны, Александр? Вместо того чтобы критиковать аристократические манеры, лучше бы поучились им.
– Я?!
– Да, вы. Или вы забыли, что вы теперь господин герцог д’Абрантес? Может быть, вам не нравится ваш титул и вы хотите, чтобы о нем забыли?
– Нет, конечно! Я хочу, чтобы со мной обращались согласно моему титулу!
– Я в этом не сомневалась ни секунды. Так почему бы вам, оставаясь самим собой, не копировать потихоньку де Нарбонна? Император полюбит вас еще больше, а в будущем и вознаградит. Особенно если породнится с Габсбургами после развода, о котором все говорят как о неминуемом!
– Даже не говорите мне об этом кошмаре! А вам он как раз очень даже по душе!
– Нисколько, и вы это прекрасно знаете. Я всем сердцем люблю императрицу. И признаюсь вам откровенно, боюсь, что Наполеон, расставшись с ней, расстанется и со своей удачей.
Появление гостей положило конец нелегкому разговору супругов. Лаура больше не узнавала Александра. Он стал груб, обрывал ее, придирался. А минуты близости радовали не больше, чем в Ла-Рошели: пылкий муж превратился в грубого насильника. По счастью, приступы страсти никогда не бывали долгими, но поутру Лаура рассматривала новые синяки и царапины, из-за которых у нее возникали затруднения с нарядами. Как тут было не вспомнить чудные ночи в Фоли-Сент-Джеймс, когда Клемент постоянно подтверждал ей, что любовь может быть пылкой и нежной одновременно. Он никогда не забывал, как чувствительно женское тело. Клемент умел любить ее, и отзвук его любви в письмах, которые он неустанно посылал ей, волновал ее. Меттерних надеялся, что вскоре вернется в Париж в качестве посла. Элеонора, его жена, и дочки по-прежнему оставались в Париже и дожидались для выезда лучших времен. За это время Элеонора стала одной из самых верных подруг Лауры.
Между тем события ускоряли ход дела. Вечером 30 ноября 1809 года Наполеон, ужиная с женой, объявил ей, что они разводятся. Сенат расторгнет их гражданский брак (это случится 10 января), а еще через несколько дней Парижский церковный суд объявит недействительным брак церковный. Действительно, было бы затруднительно обращаться в этом случае за содействием к папе, который до сих пор находился на положении узника в Савоне.
